Андрей Гайдаматченко - День после второго

– Я же тут их положила! – Она начала старательно перебирать каждую вещь на столе и даже осматривать все так тщательно, как будто в этом и заключалась вся справедливость в лице двух совершенно простых атрибутов. И даже старый немецкий комод получил по заслугам и чуть было не треснул глубже от удара руки девушки.

– Придется взять! Точно ведь придется взять! – Она вспомнила про зажигалку, которая находилась в заднем кармане материного пальто.

– Ну, где же они?! Ладно! А впрочем, ничего не хочу делать, я и так устала и промокла, чтоб куда-то ходить и что-то делать, – воскликнула она, затем резко потупилась. – Ну вот. Уже полночь, – холодным и гробовым голосом так лениво и безалаберно добавила она. – Сегодня первое, а значит, послезавтра мой день рождения, – произнесла она вслух, со вздохом положив руки на колени.

«Отец должен прислать какую-то открытку», – вскользь подумав об этом, она рассмеялась, но тут же вспомнила, что вести себя нужно как можно тише, чтобы не разбудить мать, и посему умолкла.

Нынешнее положение ее не устраивало. Тесный дом, который походил больше всего на гостиную, хотя был и со вторым этажом, – данная ситуация была неопределенностью перед дальнейшей жизнью. Но больше всего она хотела съехать от матери! Она не заметила, как заснула, и вдруг буквально через миг уже солнце озарило ее глаза. Наступило утро.

«Неужели так быстро? Я ведь даже заснуть не успела», – в разочаровании заключила она про себя и медленно начала вставать с кровати, при это не веря, что сейчас как раз таки день и это все по-настоящему. Голова ее была тяжелой, а мысли утрамбованы, забиты в брикеты и одновременно разбросаны по всему усиленному сознанию девушки.

Еще со вчерашнего дня она не могла укротить сложившуюся ситуацию у себя в голове, нагнетавшую и без того слабые нервы столь юной особы. Открыв кран, чтобы умыться и принять душ, она скинула с себя тяжелую пыльную одежду, которая уж, может, с неделю не стиралась, но девушка была аккуратная, таким образом, что срок в неделю и только мог дать повод постирать ее свитер и джинсовые штаны, а не наличие пятен или запах прокуренной вони, который любая вещь унаследовала, если лежала в этом доме. Хотя неоднократно ее вещи купались полностью вместе с ней в холодном дожде. И в этот раз, а впрочем, каждый раз, вода, как всегда, была полуледяной. Хотя именно это ей было больше всего необходимо.

Ей всегда казалось, что если человек испытывает холод, то именно в этот момент он живет по-настоящему. «Почему так?» Она и сама не знала, должно быть, потому что их комнаты особо не отапливались, а на улице было всего ниже 12 по Цельсию, а может быть, лучшей жизни, которой ей хотелось, она просто не видела и уж от этого была вовлечена во всякие мелочи.

Выйдя из ванной комнаты, она заметила, что ее мать еще спит, и, пользуясь этим моментом, она поспешила быстро одеться. Она не так уж тщательно упаковывала вещи: учебники и тетради. Так как, в сущности, делала это для виду, но сегодня неторопливо даже по обыденности она ни в какую школу не собиралась.

Ей очень хотелось поскорее выйти, чтоб избежать разговора, и ей это почти удалось.

Но перед самым выходом она услышала крик проснувшейся матери, по-видимому, от шума плесканий воды в ванной комнате.

– Эй! Куда это ты собралась! Ты забыла поужинать за семейным столом, – сказала мать в резком своем появлении, причем с довольно, игривой насмешкой и нарочно пытаясь скомпрометировать девушку, тем самым вызвать к себе еще большее отвращение, по мнению ее дочери.

– Я в школу иду, – робко проговорила девушка, взявшись за ручку входной двери и медленно поворачивая ее, но ручка словно застряла.

– Да ладно! Что ты смотришь так? Как будто привидение увидела, я еще пока жива. – Тон ее филигранно сменился на положительный, и она продолжила в более приятной манере: – Слушай! Завтра у тебя день рождения, ну так что? Может, прогуляемся? Поговорим? – Нахмурив брови, спустившись на ступеньку ниже со второго этажа, она начала держаться за стену, при этом немного покачиваясь в разные стороны, кроме этого, всем своим видом демонстрируя, что она хочет присесть, да не может, так как обременена тяжелым и весьма внушительным разговором. – Нам нужно поговорить, и весьма серьезно, – повторяла она снова, только уж сама себе, абстрагируясь от этого невзначай и даже резко посмотрев назад, будто что-то искала, затем, повернувшись обратно к девушке, одновременно с этим моментом начала свою неторопливую речь: