Александр Вэй - Ворожители

«Опаньки! – проговорил кто-то в голове у Георгия. – Это что ж у них тут, здороваются так вычурно, что ли?» Наверное, самым правильным и единственно логичным было плюнуть и слинять из загаженной парадной, но по необъяснимой причине чёрт дернул Георгия попробовать на себе незнакомую профессию фельдшера. Он пощупал у Терлицкого пульс, зачем-то поглядел в зрачки, прислушался к дыханию – всё работало. Дышал Яков Михайлович часто, но вполне самостоятельно, сердце стучало, а вот что с ним могло статься, Георгий не подозревал даже в самом отдалённом приближении.

Тогда было решено призвать на помощь хозяина квартиры, и Георгий категорично направился в открытый дверной проём. Свет в коридоре горел как мог – обе лампочки тускло освещали длиннющую узкую кишку с дверями по бокам. Посреди кишки громоздился некий обрушенный предмет мебели – то ли маленький шкаф, то ли нечто наподобие; разлетевшиеся осколки зеркала, шапки и шарфы заполнили собой почти весь и без того сдавленный лаз в недра диковинной обители. Обои на стенах выцвели и были замызганы. Приколоченные полки обнаруживали непостижимую и безнадёжно полоумную смесь экспонатов: кувшины, ржавые подковы, иконы, хитроумные деревяхи непонятного назначения, засушенные пряники, горшки. На отдельном гвозде красовались лапти. Звуков из внутренних комнат не раздавалось.

Покричав для порядка хозяев, Георгий перевалил через разрушения передней и устремился в ближайшую из открытых дверей. За дверью помещалась, видимо, гостиная, также причудливо захламленная и скудно подсвеченная. Хозяин – сухопарый господин лет шестидесяти – нашёлся здесь же: он лежал посредине напольного ковра промеж каких-то черепков и сухой глиняной крошки, задрав подбородок и разметав по бокам скрюченные руки. В отличие от Терлицкого, дышать он и не порывался.

Чтобы хоть как-то совладать с мыслями, Георгию пришлось опуститься на заваленный рухлядью николаевский стул и попробовать самому себе объяснить, что же всё-таки происходит. Ничего путного и убедительного придумать не вышло, единственный вывод получился такой: милицию вызывать придётся, видимо, именно ему, Георгию. А вот сбежать и забыть будет уже и неправильно, и рискованно. Словом, через короткое время Георгий набирал на красовавшемся в комнате допотопном телефоне извечное ноль два, а минут через сорок должен был отвечать на бессмысленные и несуразные вопросы оперативников и следователя и подписывать какие-то бумаги. Терлицкого увезли в больницу, определив у него тяжёлый психогенный шок. Хозяин же квартиры, на взгляд криминалистов, отдал концы по причине острого сердечного приступа. Валявшиеся на ковре черепки тщательно собрали и, знамо дело, решили изучать, хотя Георгий и так прекрасно видел всё: редкие уцелевшие фрагменты говорили о ни на что особенно не похожем, но явно народном характере работы; вещь, несомненно, была очень старой, а утрата подавляющей её части внятное опознание исключала. Осколки с яргой и концентрическими линиями на глазури могли указывать не только на любую страну, но практически и на любую часть света. Состав глины тоже вряд ли сильно поможет, если только туда не намешали какой-нибудь исинской или специфической нильской. Основная же часть плашки была не просто раскрошена, а практически перемолота в пыль. Словом, никто тут ничего не вызнает, хоть, наверное, и разбираться не будет.

Часам к восьми Георгий, наконец, вышел из клятого подъезда и вдохнул полной грудью после оставшихся за спиной хлама и плесени.

Был уже совсем глубокий вечер, фонари подрагивали глухим и размытым огнем. Окна давали куда больше света, выдирая из мрака целые куски мостовой и нижних этажей проулка. Прямо перед Георгием располагалась дверь лавки, которую он в спешке никак не заприметил по дороге сюда. Вывеска обещала, что под ней обретается не что-нибудь, а истинно петербуржский антикварный салон, куда чего только ни натащено: и картины, и скульптура, и литьё, и «предметы быта» (?!), и книги, и чёрта в ступе. Окончание рабочих часов значилось в 20:00, то есть ровно через пять минут. Именовался салон «Размышление».

Магазина этого Георгий не знал, да и невозможно знать все поголовно городские скупки, особенно в кривых и тёмных переулках, но что-то в прочитанном и увиденном показалось ему вдруг слишком знакомым, чтобы быть случайностью. И он направился к не запертому ещё входу.