Александр Вэй - Ворожители

Именно так и получилось в этот раз. Георгий отчётливо, со всеми подробностями увидел себя в университетском коридоре, куда явился для встречи с доцентом Масальским. Доцент должен был давать консультацию, и не абы какую, а строго индивидуальную, и касалась она абсолютно понятных во сне, но невоспроизводимых после деталей поездки на электричке. Как это вязалось в целое, сказать невозможно, но именно пресловутая поездка шла в зачёт и чуть ли не заменяла курсовую работу, если не весь диплом сразу. Георгий прошёл по чумазому красному паркету и потянул ручку аудиторной двери.

За дверью оказался не тесный класс, а поместительный амфитеатр с деревянными партами. Масальский сидел в нижней точке амфитеатра за крашеным лекторским столом и листал потёртый фолиант. На вошедшего он посмотрел выжидательно, но ничего не произнёс. Георгий направился к пристроенному у стола сидению (что-то наподобие деревянного кресла – кто его точнее разберёт во сне-то?) и вручил Масальскому листок. Доцент оторвался от книги, аккуратно её закрыл и погрузил длинный нос в поданную бумагу. Время от времени он вскидывал на Георгия глаза, а затем снова принимался за чтение. Лысина у Масальского хранила след меловой пятерни, которой пожилой учёный имел обычай хвататься за лоб; коричневый костюм поверх рубашки и свитера видал виды ещё до георгиевого рождения. Наконец многомудрый лоб вынырнул из-за листка, и доцент со всем вниманием уставился на пришедшего.

– И, э-э, что же? – спросил Масальский, двигая кустистыми бровями. – Э-э-э, летел?

– Летел, – вот чёрт знает, что они оба имели в виду.

– Летел над лесом? Рядом с поездом?

– Чуть поодаль, но определённо невдалеке, – сформулировал Георгий некую крайне мутную диспозицию.

– Это м-м-м… Это э-э-э… – сказал учёный, качая головой в стороны и собрав лицо в морщинистый комок, из которого категорично выпирал только внушительный киль носа. – Ну-у… Не знаю…

– Думаете, он?

– Не уверен, э-э, не уверен, – Масальский снова вытаращился на Георгия в упор, вскинув и опустив брови. – Бывает разное… Не заметили, э-э, помела?

– Помела? – даже во сне подобный вопрос звучал несуразно, но у доцента имелись на этот счет резоны.

– Помела! – повторил он торжественно. – Полагаю, именно, э-э, помела. Сглазить ведь мог… Могла… Могли! Вот что! Нужно сейчас же отворот!

И прежде чем Георгий успел хоть что-то произнести, Масальский мягко выскочил из-за своего деревянного престола и принялся расхаживать по залу, широко ступая и пританцовывая. При этом учёный пел:

Тут доцент Масальский смачно плюнул.

Трудно предположить, куда завело бы Георгия дальше это сновидение, если бы из самой его середины героя не выдрал будильник и не вернул в привычную унылость. Но, как уже было сказано, размеренный ход жизни именно тогда и переменился. Новое ни в какую не вязалось с прошлым, словно в то злополучное утро Георгия вынесло на стремнину чьей-то посторонней судьбы, которую ему и предлагали влачить, коли уж сразу не отказался.

Для начала позвонил Терлицкий. Позвонил он так просто, будто не исчезал лет на восемнадцать и телефон набрал по привычке.

– Жорик! – сказал Терлицкий медовым голосом. – Привет, Жорик! Слушай… Ты как? Всё в порядке, нормально? Да?.. Вот и отлично, молодец, молодчинка, Жорик! А у меня к тебе вопросик есть, маленький такой, лёгонький… Даже и не вопросик, а тьфу, ерунда, просто пустое место, а не вопросик. Ты же занимаешься ещё старой керамикой, да?

– Терлицкий, – в такт прожурчал Георгий, тоже постаравшись нацедить в голос патоки, но получалось скверно. – Удивительно, что ты вообще ещё помнишь, как меня зовут. А керамика – я просто сражён, Терлицкий. Говори, любезный, что тебе на самом деле надо, а?

– Жорик!.. – очень искренне удивилась телефонная трубка. – Жорик, что за недоверие, Жорик? Ты же знаешь, я распахнут, как форточка. Я весь на ладони. Мы ведь знакомы не один день…

– Ох, не один день, Яков Михайлович, не один, – согласился Георгий. – Скажу больше, если бы от былого совокупления с моим мозгом случались дети, то лишь за годы твоего отсутствия наш сын пошёл бы уже в армию. Так что говори, Терлицкий, прямо: какую дрянь ты с моей помощью решил опять кому-то впарить?