Дмитрий Ардшин - Живая вода

На микроволновке, упершись антенной в стенку холодильника и потрескивая, как счетчик Гейгера, бормотало радио о лесных пожарах, митингах согласных и несогласных, о пластиковых окнах с астрономической скидкой и гарантией. А между кухонной плитой и раковиной, прислонившись к тумбочке, улыбалась Катя, перебивая радио рассказом о подруге, которую она давно не видела и которая недавно вернулась с Канарских островов, куда она летала со своим молодым человеком. Ты представляешь?!

От ее голоса почему-то закладывало уши. «Когда же она замолчит?» – с тоскою думал Стас, вылавливая вилкой из салата кусочки солоноватой брынзы. Из радио брызнула латиноамериканская мелодия. Он вспомнил, как в другой жизни легко танцевал Басанову, и сердце его сжалось, заныло, словно он оказался в западне, из которой уже не выбраться.

Вдруг, спохватившись, она спросила:

– А как у тебя день прошел?

Стас пожал плечами и, уткнувшись в тарелку, сквозь зубы буркнул:

– Как обычно… Никак…

– Почему ты такой? – тихо спросила она, по инерции продолжая улыбаться, но уже вымученно.

– А какой я? Какой? – он посмотрел на нее стеклянными, пустыми глазами.

– Чужой. Вот какой. Ты не хочешь со мной разговаривать?

– Может быть, хватит, а? – Стас поморщился и стал вилкой терзать кусок курицы.

– Ты о чем? – улыбка окончательно сошла с ее бледного лица.

– Доставать меня. У меня и так проблем выше крыши. И ты еще…

– Хм… Значит, вот кто я теперь для тебя? Еще одна проблема? – она скрестила руки на груди; лицо, глаза Кати потемнели

– Спасибо, наелся! – Стас вскочил из-за стола; вилка упала на пол, глухо звякнув.

Удушливая, вязкая темнота затопила комнату. Катя, отвернувшись от Стаса, лежала на краю дивана и, не мигая, смотрела на огонек, который алел под телевизором. Впрочем, ни телевизора, ни тумбочки уже и в помине не было – темнота стерла предметы и мебель, нагромоздив из руин, деталей что-то свое, несуразное – кряжи и овраги. «Спасибо, наелся!» – навязчиво крутилось в голове. Она пыталась не думать о Стасе. Забыться, скорее забыться… Но сон не шел, мысли скатывались в желоб недавнего разговора, травя душу… За окном пророкотала машина, ритмично погромыхивая музыкой. В ночном клубе сейчас самое веселье, танцы, белое вино. А она, как последняя дура, таращиться на индикатор домашнего кинотеатра.

И вдруг темноту прошил просящий, захлебывающийся голос. Катя испуганно обернулась.

– Живая вода… паллет, – пробормотал Стас.

– Какая еще живая вода? – замерев, пролепетала Катя, покрываясь ледяной моросью торопких мурашек.

– Рекламная акция… Скидки… Бонусы… Хотя бы десять ящиков возьмите, – он глядел сквозь Катю остекленевшими глазами.

– Стас ты чего? Стас, – она испуганно тряхнула его за плечо.

– А? Что? – он вздрогнул, привскочил, озираясь и часто моргая. Потом провел пальцами по лицу, словно стирая наваждение и, рухнув на подушку, отвернулся опять к стене.

Катя осторожно прилегла, отодвинувшись к самому краю и чутко прислушиваясь к прерывистому сопению за спиной. Красный огонек стал резать распахнутые, немигающие глаза, в горле защипало, и воздух в комнате стал очень горячим, черной лавой выжигая легкие. И вдруг красный огонек вслед за темнотой затуманился, поплыл, растекся.

В салоне машине, как в сухой парилке, и каждые полчаса только подбавляли жару, накачивая тело чугуном. Даже думать было тяжело, тем более шевелиться, преодолевать сопротивление раскаленного, вязкого, пахнущего гудроном, воздуха. Тянуло в сон, веки шершавились о глазные яблоки, заполошно шелестел черный расплавленный асфальт. Белесое небо со странной прозеленью ослепляло, наждаком царапало глаза.

Отклонившись, он судорожно зашарил рукой по заднему сиденью. Вот она. Он схватил бутылку минералки, отпустив на пару мгновений руль, открутил пробку, отхлебнул и скривился от отвращения, – вода почти кипяток, да к тому же кислила.

Выругавшись (что было на него совсем не похоже), Стас швырнул бутылку назад и раздраженно вдавил педаль акселератора. В салоне машины и чугунной голове гудел, надрывался вентилятор. Того гляди, двигатель закипит. Наверное, на капоте можно поджарить яичницу. Да, Стас был в аду, пропахшем гудроном, шелестящем аду… Но от мысли о предстоящей крупной сделке приятный холодок разлился по телу, и стало легче дышать…

Да. Это уже чисто технический момент, ничего не значащая формальность. Сейчас в кабинет зайдет Галина Михайловна, и Стас забьет в «палм» паллет водки. А вечером, Куприянов, крепко пожмет руку и гнусавым голосом скажет, мужик сказал, мужик сделал и назначит Стаса супервайзером. Хотя чего тормозить-то? Ведь все уже вчера перетерли. Надо уже сбрасывать на склад эти пятьдесят ящиков водки. Стилос нетерпеливо затрепетал в руке Стаса, постукивая об экран «палма». Ну, куда же она запропастилась? Стас выскочил в коридор, прислушался. Слева, в сумраке эстакады тревожно погромыхивали ящики. Стас вернулся в кабинет, сел на край стула и, кусая губы, уставился на карманный компьютер; острие стилоса замерло над серебристым прямоугольником экрана.