Петр Альшевский - «Улица собак легкого поведения»

– Тебя… тебя я попробую вспомнить, но вспоминать, что было в пятом классе или возле левого столпа масонского храма…

– Вместе вспомним, Фролов, – сказал Куприянов, – и как играя в царя горы, ты укатился под груженый «Камаз», и как у тебя на учительницу алгебры прямо на ее глазах встал. А почему ты не со всеми?

– С какими всеми? – спросил Фролов. – Ты о чем?

– С нашим классом, – ответил Куприянов, – на входной двери же висит объявление, что встреча нашего класса переносится в другую аудиторию. Все прочли, а ты нет?

– Нет… – пробормотал Фролов.

– Действительно годы нас не меняют, – усмехнулся Куприянов. – Висело бы там что-нибудь на древне-арамейском, ты бы часами туда глаза вбивал. – Евгений Куприянов язвительно засмеялся. – Дыши мне в спину, Фролов, я выведу.

Он вывел и привел; теперь Фролова все уже узнают, но Фролов пусть с кем-то и обнялся, но пассивно, вторым номером: они его обнимают, треплют по волосам, однако Фролов плохо их различал еще в годы своей учебы. Лица у них у всех разные, но Фролову так не кажется.

– А ты, Фролов, все такой же высокий, да и мы, понятное дело, ниже не стали – живем, плодимся!

– Очень хорошо…

– Ну, улыбнись же, Фролов – я та самая Наташа Марченко. Ты не забыл, как мы ходили в поход, прятались в грязных листьях, набирали особых грибов, и ты повел меня до станции кратчайшим путем – мы потом всю ночь обжимались, чтобы от холода не окоченеть?

– Что-то такое было… – попытался вспомнить Фролов.

– Хай, Фролов! Я Эдик Филиппов!

– Здравствуйте…

На встрече одноклассников Фролов не задержался. Пришел домой, почитал Жана Кокто и, пытаясь уснуть, принимал самые разные позы. Но все впустую: сон был где-то далеко и попытки с ним сблизиться грозили Фролову лишь невосполнимым расходом волевых импульсов.

По крышам уже постукивает дождливый рассвет, и запас поз у Фролова упорядоченно испаряется, хотя несколько самых сложных еще осталось, и Фролов понимает, что если он не желает бодрствовать, ему никак не обойтись без выворачивающей его наизнанку эквилибристики. И ему придется лечь на спину. Или на живот. Или на какой-нибудь из боков.

Поедание куриных голов обретет полумистический смысл, в Зимбабве пройдут свободные выборы, собственная голова… о-оох… съешь, наешься мной, если сможешь!… не оставляет Фролова в покое. Пух. Дух? Пух, пух. И я валяющийся. Там? В мягком пухе… или пуху… нет, пухе. Незримых миров

В первой половине дня Фролов планировал идти искать работу. Выбравшись из кровати категорически невыспавшимся, Фролов не изображает из себя человека, который может разговорить мертвеца, но искать работу он все-таки идет: туда зашел, там поспрашивал, и выясняется – не нужен никому Фролов. Огни интеллектуального производства не тухнут и без него; над моей могилой… ну?… придя на нее от нечего делать, скажи над ней: «Мир праху твоему. Давай. Держись»; спотыкаясь от черных дум, Фролов бредет по Цветному бульвару, и на его физиономии видны следы никчемных переживаний.

Он бесцельно приближается к цирку. Смотрит на мокрого воробья. С этим бедолагой Фролова сближает объединяющее чувство провала, и он бы рассказал ему о нормах поведения несгибаемых битников – Фролову слишком дорого обходится каждый поцелуй его жены: не поджимай губы, милая, на твоем роскошном теле я не чувствую себя в безопасности; возле цирка Фролова развернуто окликнул Виктор Зоткин – приземистый молодой человек в кожаной безрукавке. В очках без стекол.

– У вас, мужчина, очень не выспавшийся вид, – сказал он, – но я вас понимаю. У моей женщины тоже бешенство матки, и мне с ней редко бывает до сна. До сна, до Эсхила, до продолжения изысканий по окончательной доводке собственной модели лущильного станка. А как вы…

– Я нормально, – ответил Фролов.

– А как вы смотрите на перспективу немного поработать в нашем цирке?

Касательно себя Фролов не знает, задумался ли он или удивился: у него, конечно, высшее образование, но оно получено у Фролова не в связи с цирком – его и ребенком в цирк насильно водили.

– Спасибо вам за предложение, – сказал Фролов, – но я же в цирке ничего не умею. Совсем ничего.

– Серьезно?

– Факт. Возможно, прискорбный.

– А это не главное, – заслуживающим доверия тоном сказал Виктор Зоткин, – работа у нас простая и не требующая врожденного таланта: простая, но оплачиваемая, как очень даже сложная.

– Не верится мне как-то, – засомневался Фролов, – что в цирке можно получить синекуру. Нет, не верится…. Кем я там буду? Скажите прямо, кем?