Петр Альшевский - «Улица собак легкого поведения»

– Я, – сказал Фролов, – не стану вас уговаривать, чтобы вы передумали его или меня избивать, но я хотел бы вам предложить следующий выход из этого неприятного для нас положения. Давайте сейчас пойдем куда-нибудь вместе и уже там найдем объекта для применения вашей энергии. Подберем человека похуже и когда вы будете его бить…

– Проходя, проходи – понял?! – прокричали ему. – А ты остановился и не извиняешься за слова своего молодого друга, а мы…

– Я вас немного перебью, но он мне не друг. Правда, в нынешних условиях я даже его не могу оставить вам на растерзание. У нас двоих вряд ли будет больше шансов, чем у него одного, но триста спартанцев принимали бой уже зная, что никто из них не выйдет из него живым. Хотя кто-то, по-моему, выжил… Не помните, кто?

– Стараешься ли ты нас унизить или разряжаешь таким образом обстановку… Но ты нас унизил! Вали его!

Они кинулись на Фролова со всех сторон, но строго соблюдая очередь: один ударит, вломит, лупанет, и отбегает, освобождая место возле Фролова для следующего невзрачного товарища; по чьему же наущению я настолько… настолько далек от народных масс… Фролов легко бил кого-то в ответ, он не помнит, как дошел до лифта, но смутно припоминает, что в лифте он ехал вместе с ничуть не пострадавшим в драке «Вантузом». Фролов помог ему в драке, избавив его от нее, а он помог Фролову выползти на его этаж, где Дмитрий Евстифеев …. ты?… Дима?… любви тебе и веры… наклонился и единожды рассмеялся ему в лицо. Второй раз он не рассмеялся: с издевкой прокомментировал причины первого смеха.

– Да, Фролов, – уничижительно сказал «Вантуз», – попросишь вас о какой-то мелочи, а вы и сами себя не пожалели и даже меня, совершенно чужого вам человека, краснеть за вас заставляете. Поганый из вас боец, Фролов и не спорьте со мной: поганый из вас боец, очень поганый.

Фролов попытался ему обстоятельно ответить, но не смог – только подавился. Ни жвачкой, ни оставшимся за щекой кусочком творожной запеканки: выбитыми зубами.

Но зубы Фролов себе вставил; его били ногами, и Фролов вспоминал своего знакомого футболиста Кондрина. «Если бы меня бил ногами мой тренированный приятель, думал Фролов, вот тогда бы я и кончился, у Алексея Кондрина удар же поставлен профессионально, он ведь и в «Мосэнерго» лет шесть назад на просмотре был.

Сейчас же не так страшно.

Терпимо.

Пронумеруй историю моей болезни. Не люби меня из засады. Я не смогу возродить наши звезды.

Дней через десять Фролова пригласили на встречу одноклассников, и он на нее пошел; иду, иду… трам, прам, иду… не замечая своей радости – соприкоснуться с детством и юностью выпадает не каждый день; птицы смотрят на солнце, вылавливают летящую к нему мошкару, портят зрение, Фролов подходит к своей школе и чуть-чуть нервничает. У него с его школой многое связано: он и невинность в ней потерял, и со второго этажа его там сталкивали – проверяли, головой ли он в спортивную площадку воткнется или все-таки обманув их ожидания, лишь ноги ранней осенью сломает – поднявшись в указанный на глянце приглашения класс, Фролов недоуменно потерялся.

Какие-то лица, вероятно, уже виденные, но так, чтобы сразу обниматься, ни одного. Да и они косятся на Фролова без особого воодушевления – друг для друга улыбок им не жалко, а на обладающего небольшими способностями к оргаистичной потенции Фролова они взирают как на энцефалитного клеща или обмочившуюся в пьяном забытье поэтессу.

Послушайте! Вы, высокий! Я слушаю. С утра я заглянул в холодильник – смотрю, темно. Лампочка перегорела? Ничего нет! Только какой-то одинокий финик… Фролов среди них потолкался, сколько мог попортил настроение, и на выход; открыл в коридоре окно, достал сигарету, закурил. Первоначально подпалив ее со стороны фильтра: неужели мы все так изменились, осторожно подумал Фролов, лет, разумеется, прошло немало, но это же кошмар какой-то, ладно бы только я никого из них не узнал, но они ведь также узнать меня не сумели…

Неожиданно слышит: узнал его кто-то. Вроде бы.

– Ты Фролов? – спросили у него.

– Во всяком случае, – ответил Фролов, – я не тот депутат, который говорил: «Кому-то микрофон отключают, а мне его даже и не включают, и мне это совсем и не важно». Также я не иудейской национальности, и если я услышу из синагоги шофар – зовущий на молитву звук трубы – я в это здание…

– Точно, Фролов. А я Женя Куприянов! На общей фотографии пятого класса мы с тобой стоим плечом к плечу – с разными выражениями лиц. Я повеселее, ты посерьезней, как бы уже сделав крутой поворот. Помнишь?