Владимир Елизаров - Mein lieber friend

– Что ты там шепчешь? Получится. Человек все может, если идет к своей цели.

– А если у человека нет цели?

– Знаешь, как называется тот, у кого нет цели?

– Знаю.

– Не ври…Откуда тебе знать.

– Бесцельный…

– Верно.

– Ба… А у тебя какая цель?

– Чтобы ты, Ирод, вырос, наконец.

– И смог бы весь наш дом в страхе держать?

Освоив чистописание, я решил написать рассказ и послать в журнал Крокодил. Журнал мне нравился – смешные заголовки, дядьки на рисунках, как пьяница Барбоша из первого подъезда. Адрес журнала я выучил наизусть. Конверт стащил из шкатулки, где бабуля хранила документы. Чистый белый конверт. Без единой картинки. Дождался, когда она уйдет на рынок. Кажется, это была пятница. Разложил листок и начал:

«…Варвара стояла у плиты. И тут Робин Гуд схватил ее за груди и тряханул так что…» Я никак не мог подобрать нужного слова… «…так что весь дом осыпался.

– Интурган собачье мясо, – завопила Варвара.

– Я люблю тебя, – закричал в ответ Робин Гуд»

Далее я описал вкратце, что произошло на кухне. Посмотрел на часы. Бабуля была уже на подходе. Рассказ получился короткий. Но как мне казалось, очень выразительный. Я запечатал листок в конверт. Аккуратно вывел адрес. Оставалось спрятать письмо понадёжнее.

В глубине книжного шкафа стояли три тома нашего главного вождя Ленина. Толстенные книжицы. Их бабуля доставала раз в месяц, когда вытирала пыль. Я попытался впихнуть письмо во второй том. Конверт был толстый и книга не закрывалась. Я взял нож и прорезал в листах отверстие. Вложил свое послание. Убрал все, как было. Испорченные страницы сжег, а пепел сдул под кровать. Бабуля прятала от меня спички. Но я знал все ее тайники. Теперь дождаться понедельника, когда пойдем на почту. Незаметно бросить письмо в ящик – и порядок.

…Стоило бабуле взглянуть на меня, как она сразу что-то заподозрила.

– Ты чего задумал? – спросила она.

– Ничего.

– Как ничего! Я же вижу! Почему горелым пахнет? Опять спички трогал?

– Ничего я не трогал.

Она огляделась. На столе заметила пару свежих чернильных клякс. Черт! Видимо я все-таки наследил, когда писал.

– Я так и знала, – вздохнула она. – Сколько раз надо повторять – не макай… не макай глубоко! Уууу… Угловская порода!

– Ха-ха-ха… – засмеялся я про себя и осекся.

Вдруг она услышит?

А в воскресенье вечером уже перед самым отъездом отец вдруг спросил:

– У нас, кажется, был трехтомник Ленина? Где он?

Я насторожился.

– В шкафу, наверное, где же еще… – ответила бабуля.

Отец стал рыться на полках. Я замер.

Он вытащил наугад одну книгу из трех и стал ее листать.

– Великий почин… Великий почин… Где это чертов великий почин?

– Посмотри во втором, – посоветовала мать. – Кажется, там.

Ну все. Конец. В груди у меня что-то кольнуло.

– Нет, – ответил отец, – мне кажется, в третьем.

Отец взял третий том.

Господи! Взмолился я. Сделай так, чтобы этот великий почин оказался в третьем томе.

Отец открыл оглавление.

– Точно! Здесь.

Сердце мое забилось, как голубь, раненый из рогатки. Бог есть! Он услышал меня. Он на моей стороне!

– А может забрать эту макулатуру себе, а? Ведь не отстанут черти…

Господи! Взмолился я опять. Сделай теперь так, чтобы письмо как-нибудь оказалось у меня.

Отец уложил все три книги в стопку. Связал крест накрест бечевой. Попробовал на вес.

– Нет. Не возьму. Руки режет. В другой раз.

Он разрезал бечеву ножом. Сунул нужный ему том в сумку.

Бог есть! Чуть было не закричал я опять. Он еще вам не такие фокусы устроит! Сейчас они уйдут, и я попрошу у него еще что-нибудь!

Я был так взволнован, что отказался выходить с родителями во двор.

– Что это с ним? – удивилась мать

– Совсем одичал, – усмехнулся отец.

Бабуля как обычно пошла проводить их до калитки. Я сел на диван, закрыл глаза. Что бы такое еще попросить у Бога Иисуса? Вдруг дверь распахнулась. В комнату вбежал брат, схватил оба тома и с криком – я их понесу – выскочил на улицу.

10

Дождь лил всю ночь. Но утром перестал. Утром принесли телеграмму.

Бабуля прочитала ее несколько раз. Сунула в карман фартука.

– Какой сегодня день? – спросила она.

Мне показалось, что она плачет. Мы оделись, взяли на всякий случай зонт и пошли на почту. Странно… На почту мы обычно ходили по понедельникам. А сегодня среда. Видимо, все дело в этой телеграмме.

На почте было светло и тихо. На столах лежали чистые бланки. Я взял себе один.