Алина Ермолаева - Целуй меня, моя любовь

Он знал, о чем пишет.

В тот вечер, после тревожного звонка Вероники, он вернулся домой чуть раньше. Ему было жаль ее, он винил себя в том, что слишком мало времени уделяет ей, тогда как в ее положении все должно было быть иначе. Он был уверен, что она взвинтила себя из-за нехватки его внимания, и твердо решил изменить свое поведение. По дороге он купил букетик цветов и заскочил в супермаркет за тортом. Ему хотелось сделать ей что-то приятное и загладить свою вину. Он знал, беременные женщины так ранимы. Знал не понаслышке.

Открыв дверь своим ключом, и войдя в квартиру, он застал Веронику сидящей на диване в гостиной с поджатыми ногами. Поза ее говорила о том, что она смертельно напугана, а бледность лица только подтверждала это.

– Что с тобой? – спросил он и протянул букетик.

– Я же говорила по телефону, – ответила она, машинально приняв цветы. – У нас кто-то был.

Он окинул гостиную взглядом, но не увидел ничего странного.

– Нет, не здесь, – ответила Вероника, уловив его мысли. – Пойдем, покажу.

Она встала и, взяв его за руку, повела в комнату Анны. В ту, что служила ее мастерской.

Осторожно приоткрыв дверь, она включила люстру. Комната озарилась светом, а он увидел ее картины, и у него больно сжалось сердце. Он намеренно не заходил в ее мастерскую в последнее время – смотреть на ее незаконченные работы было для него невыносимо.

– И что здесь не так? – спросил он как можно спокойней. – Мне кажется, ничего не пропало, все на месте.

– Нет, не пропало, но они передвинуты…

Вероника сглотнула и сдержала всхлип.

– Ты сама это и сделала, когда вытирала здесь пыль, – ответил он, вздохнув. – Просто забыла об этом. Беременные все очень забывчивые.

– Все? Вот как? И много ты беременных знал до меня? – зло прошипела Вероника.

Ее злость удивила его. Он никогда не видел ее такой.

– Только Анну, – сухо ответил он. – Ты не можешь не знать, что мы четыре раза теряли ребенка. Вы же подруги.

– Были подругами, ты ведь так хотел сказать?

Ее ярость набирала обороты.

– Послушай, Вероника, ты взвинчена, это очень вредно для ребенка, – постарался он успокоить свою беременную жену. – Я сейчас принесу тебе воды, а ты постарайся сформулировать точно, что тебя смущает в комнате.

– Да ничего меня не смущает и не нужна мне твоя вода! – крикнула девушка. – Все, что тебя беспокоит – это ребенок, а не я.

Александр был обескуражен. Он никогда не видел Веронику такой. Анну – сколько угодно, а для тихой и даже робкой Вероники такое поведение было странным.

– Что, снова сравниваешь меня с ней? – завизжала она, и ее глаза наполнились слезами.

– Ты всегда меня с ней сравниваешь, я знаю. Но только я – не она. Я бы никогда не оставила тебя, не ушла из твоей жизни, не написав даже чертовой записки. Я бы никогда не держала тебя в неведении, превратив твою жизнь в ад! Я бы…

Он сам не ожидал, что отвесит ей звонкую пощечину.

Вероника схватилась за щеку и, громко всхлипывая, убежала в свою комнату.

А он стоял на пороге мастерской Анны и смотрел на ее незаконченные картины. Поменяли ли они места? Он не мог сказать точно, однако одна работа и впрямь выглядела странно. Она была почти завершена. Он точно знал, что домик у моря был изображен не так четко. Он часто смотрел поначалу на эту картину, ощущая себя таким же брошенным, как маленький одинокий дом на берегу моря. Море было отображено в деталях, а дом был всего лишь наброском. Теперь же он мог видеть на нем даже открытые ставенки и белые занавески, развевающиеся по ветру. Картина была такой пронзительной и такой прекрасной, что у него дрогнуло сердце.

Он подошел к полотну и осторожно провел пальцем по холсту. Краска была свежей.

Но кто дописал картину? Могла ли сама Вероника это сделать и не признаться, боясь его гнева? Возможно, она хотела ему показать, что тоже талантлива, ведь образование получила пусть не столичное, но тоже художественное. Кроме того, в театре очень хвалили ее как костюмера и гримера. Но он ни разу не видел ее с кистью в руке.

Расспросить ее он не решался. «Сейчас она слишком обижена на меня. Надо поговорить об этом позже» – подумал он.

Его мозг цеплялся за единственное разумное объяснение тайны домика у моря. Но сердце подсказывало – что-то здесь не так.

Он подошел к комнате Вероники. За дверью слышались рыдания. Осторожно постучав, он приоткрыл дверь и вошел.

– Прости меня, милая. Мне очень жаль, что я поднял на тебя руку.

Она яростно посмотрела на него.