Марита Мовина-Майорова - О, эта проза Жизни!

Раньше всегда в такие моменты не по-хорошему думала я о нём и замечание делала. Он даже вроде как бегать от меня начал: только увидит, что по лестнице поднимаюсь, или дверь из квартиры открываю – шасть в свою квартиру – только силуэт его мелькнёт, и лишь шлейф табачного дыма за ним хвост по подъезду распустит.

А тут прямо одёрнула я себя:

«Кто я такая, чтобы суд над ним судить, хоть и негласный. Есть управдом – пусть с ним и бодается! Не буду больше. Буду милосердней – пусть смолит, авось, закон до него сам доберётся».

Так и стала поступать.

Однако трудно мне поначалу пришлось мимо курильщика, не сделав замечания, проходить. Не так ведь советского человека воспитывали, чтобы всё за него государство делало! Тем более, что пока на улицу ни выйдешь – задохнёшься от дыма! А если в квартиру заходишь с лестницы – волосы и одежда успеют никотином пропитаться – так в квартиру и вваливаешься вся в дыму.

Но постепенно смирилась.

«Ну, вот. Милосердной хорошо быть – доброта в душе проклёвывается».

За это время ещё несколько вещей я за собой углядела.

Вот иду раньше, к примеру, через детскую площадку и все недостатки вижу: что плохо качели закреплены, что мамаши за ребятёнками не следят, а те друг другу лопатками скоро глаза повыбивают, что ползает ребятёнок несмышлёный по грязи и ручонки свои потом облизывает… да мало ли чего на площадке детской происходит. Раньше всегда обращаю внимание мамаш на все эти недостатки. А здесь иду, и про себя думаю:

«Милосердней надо быть. Кто меня назначил критикой заниматься? Сами они должны всё видеть. И детишки не мои, а ихние. Нечего мне совать свой нос в их дела».

И вроде легче на душе. Добро внутри себя чувствую.

Или ещё. Еду вот так в автобусе, или в каком другом городском транспорте и вижу, что пакет, вроде, бесхозный на переднем сидении лежит. Постою так остановку-другую и понимаю, что кондукторше тот пакет «до фени». Тогда не выдержу (ведь повсюду предупреждают граждан быть бдительными), спрошу у кондукторши – чей пакет. Та глянет на меня недовольно, иногда и пробормочет в мой адрес нелицеприятное, вроде «какое ваше дело», и идёт с неохотой вперёд, к пакету. Постоит чуть, вроде – понаблюдает, и так же с неохотцей, безразлично, вопросит в пространство – чей пакет. И если находится владелец, совсем забывший о своём добре и уже собирающийся на выход, укоризненно глянет в мою сторону и покачает головой – зачем, мол, зазря её, кондукторшу, гоняешь по салону? И мне и вправду неловко становится. Но понимаю, что правильное дело сделала: на этот раз – чей-то (пакет), а в другой раз…

Но как только решила я по новой жизнь жить, так еду и терплю, страх от себя гоню, что пакет-то, может быть, не простой… Или, не выдержав близкого соседства с тем пакетом, на следующей остановке выйду и в другой транспорт сажусь. И думаю: «Так-то лучше. Глядишь, от скверны и очищусь… Хватит непорядком всяким вокруг возмущаться и людям замечания делать. Пусть ими кто следует, занимается. Милосердием и добротой лучше душу свою наполню».

На собачников опять же, с их «чадами», изгадившими весь близлежащий сквер и газоны вокруг домов под окнами, теперь тоже старалась не чертыхаться.

«Найдётся управа и на них. Не мои это заботы!»

А сама тем временем слежу за тем, как это на слезотечение влияет – моя новая добрая позиция по жизни.

И да, поначалу показалось, что изменения к лучшему появились. Неясно только было – то ли новая позиция моя стала сказываться, то ли погода изменилась – потеплело. Но, как бы то ни было, а когда теперь я выходила из дома, слеза не текла – как прежде – сразу же, – а только чуть погодя.

«Ну, хотя бы так, – тихо радовалась я, – хотя бы так. Может, всё и образуется».

Однако радость, хоть и тихая, была не долгой. Спустя несколько дней всё вернулось на круги своя по полной силе – только выйду я на улицу и порадуюсь жизни без слезы, а та – тут как тут.

И всё началось сначала: солёные горошины из глаз и – по щекам, нитяные перчатки… и… ощущение потерянности и одиночества.

Ох, и запаниковала я! Настроение вконец испортилось, депресняк накатил, какого раньше за собой не замечала. На улицу несколько дней носа казать не хотела – о здоровом образе жизни забыла.

Но опять же – не такой у меня характер, чтобы всё на самотёк снова пустить!

«Нет, буду продолжать! – решила. – Дольше надо милосердной быть. Критикой, даже в мыслях, недостатков всех этих, не заниматься».

И продолжала я милосердствовать, не теряя надежды.