Алексей Жак - Изгнанник

Он остановил себя у парапета пешеходного перехода уже на улице. Нет, туда он не пойдет. Ему хватило эмоций и переживаний еще с предыдущей встречи на танцполе. Когда он встретился со своей ветреной спутницей жизни, развлекавшейся в обществе экстравагантного мужичка из арьергарда завсегдатаев и третьесортных приставал-прилипал к женскому телу. И она к тому же строго-настрого запретила ему вновь приходить туда без нее.

– Я туда больше не пойду, – сказала она. – Не хочу больше. Но и ты туда не ходи.

И добавила некоторое время спустя.

– Если надумаешь – вдруг захочется – то предупреди меня. Хорошо?

– Хорошо, – согласился он.

Да и что он мог ей ответить: он почти потерял уважение к себе за эту свою слабость и безволие. Он ни в чем не мог отказать этой женщине. Потому что кроме нее, у него ничего не осталось больше в этой жизни. И он цеплялся за нее, как тонущий за спасательный круг или соломинку.

Он увидал ее издали. Как она идет, грациозно – она умела это делать восхитительно – покачивая бедрами, в дубленке лишь угадываемыми по очертаниям, смытым тяжелыми покровами ее верхней зимней одежды. Как, низко согнувшись, преклонившись перед ней, семенит рядом воздыхатель. Черт возьми, новый ухажер! Сколько же их у нее? Он не подошел. И растворяясь в снежном вихре, налетевшем вслед за исчезнувшей в переходе парой, под обледенелым асфальтом улицы, он все шел и шел наугад, ища, куда приткнуть свое ослабевшее, обессилевшее тело. И в конце улицы, в небольшом парке упал на скамейку, усыпанную снегом, как припорошенная студеная могила на кладбище.

Вокруг мела метель, тускло мигал фонарь, поскрипывая от порывов ветра, а ему было все равно. Он не чувствовал холода – ни в окоченевших руках (забыл одеть перчатки), ни под седалищем, хотя сидел на куске льда, вмерзшем в щель между досок, – он просто смотрел на все вещи, окружавшие его, как на мертвые изваяния, как на атрибуты кладбищенского пейзажа. И себя он считал сейчас одним из клиентов этого мракобесия, трупом, поднявшимся из гроба, испустившим дух, но не утратившим скелет. Скелет без плоти, без чувств, без ощущений.

9.

– У меня пропали деньги, – трясясь от плача, бледная и почти слепая от слез, говорила ему Ольга.

Сергей долго не мог понять смысл ее слов – до него никак не доходило, что она говорила об их деньгах, о его деньгах, о тех деньгах, которые он ей дал, можно сказать подарил. И вот теперь оказывается, что их нет. Мистика какая-то. Чепуха. Такого не может быть. Как такое возможно?

– Куда же они делись?

Ему проще было бы услышать, что они растворились, расплавились в топке, в серной кислоте, чем узнать правду: что они стали достоянием чужого лица, скорее всего ее мужа, да пусть даже не его, любого другого, но не самого Сергея. Того, кто имел право на их владение. Законное, заработанное право. Выстраданное трудом, переживаниями, мытарствами, бессонными ночами и днями, месяцами, годами унижений, пресмыканий и самоотречения.

– Я не понимаю, – почти кричал он. – Я ничего не понимаю. Как можно было их потерять?

– Я их не потеряла.

– А что? Куда они подевались?

– Я оставила их во внутреннем кармане дубленки…

– Где-е-е… В прихожей на крючке одежной полки?

– Да, там.

– Ты что… ду… Ты о чем думала? Я что тебе говорил? Куда я тебе советовал положить деньги?

– Но я не успела передать маме… Честно, я не хотела доверять ей деньги. Она бы их спрятала и не давала бы мне…

– Я этого и желал.

– Но она могла бы потратить их на другие цели. Ты ее не знаешь. Что она за человек. В конце концов, она не одобряла мой выбор… выбор института. Она недолюбливала бабу Лизу, всегда считала ее жестокой, бессердечной и эгоисткой, но была согласна пожертвовать Кешей ради обучения.

– Ты могла выполнить мою просьбу? Просто выполнить, без рассуждений и посторонних мыслей. Неужели это было так сложно сделать: просто послушаться, и не противиться, не прекословить. К чему все эти противостояния. Эти вечные склоки, и еще раз склоки. Без конца и края. Вы все, как с ума сошли, все бьетесь и бьетесь, стучите лбами друг о дружку, так что звон в ушах стоит. А все бестолку, потому что ничего, понимаешь, ничего не добились, и не добьетесь. Никогда. И ни в чем.

Сергей, обессиленный, рухнул на стул.

– Всё. Ничего не хочу слушать. Уходи.

– Но я честно не брала этих денег. Скорее всего, это он их умыкнул, когда меня не было дома. Я выходила в магазин в тот день. А ты знаешь, что я всегда выхожу на улицу в своем районе, ну по делам, недалеко от дома, в своем поношенном полушубке. А что, перед кем красоваться? Кому я нужна? Никто и не посмотрит. А кто меня знает, и не такой видел.