Герш Тайчер - Эмигрант

В ту пору самым главным для меня было найти работу – и на это есть специальная молитва.

Много раз в жизни я тяжело и упорно физически работал, так как убеждён, что так должно быть. Человек обязан трудиться. Бездельников с детства не терплю, хотя иногда по вполне весомым причинам приходилось бездельничать и самому. Но я никогда не испытывал от этого удовольствия.

Люблю колоть дрова, только подавай. Очень люблю копать, но не огород, а почему-то траншеи. Такое открытие сделал после 9-го класса, когда летом работал в студенческом строительном отряде. Если бы лопату у меня тогда не отобрали, даже трудно представить себе, до чего я мог бы докопаться.

Нельзя сказать, что я законченный трудоголик, но умеренный труженик – это факт.

И вот на седьмой день моего пребывания в Израиле сижу я на лавочке неподалёку от входных ворот в ульпан и, как обычно, курю свою вечернюю сигаретку. Смотрю – дежурный вахтёр тоже курит сигареты, но одну за другой, во вред своему здоровью. Дорогостоящий продукт переводит в дым. Подхожу и спрашиваю:

– Ты чего это нервничаешь, дядя?

Он не понимает русский язык, продолжает нервничать, прикуривая одну сигарету от другой. Вместо того, чтобы в перерывах между прикуриваниями глотнуть свежего воздуха и попробовать меня понять, он мне отвечает что-то, но теперь уже я ничего не понимаю. Хорошо, что у него было с собой десять пальцев и мы объяснились кое-как на его и моих конечностях. Оказалось, что смена не пришла, а ему срочно нужно то ли идти на другую работу, то ли с девушкой у него свидание. Тут я не очень понял, но уловил, что его где-то ожидало что-то весьма женское.

Нужно выручать, а молиться уже поздновато. Отпустил я его, взял у него ключи от ворот и занял опустевшее рабочее место. Простоял так минут семь, понял, что на улице прохладно, решил, что правильней будет закрыть ворота, повесить на них замок и пойти в ближайший класс согреться. Была середина января, в северном полушарии холодно по иерусалимским меркам (хотя по сибирским меркам израильская погода считалась бы «бабьим летом»). Тут не Сибирь, хотя и холодно по-своему.

Наутро я проснулся раньше обычного, но не в своей кровати, а в классной комнате на стуле, на котором пришлось провести эту ночь.

Отпираю ворота в ульпан и жду директора, чтобы она рассчиталась за проделанную мной кропотливую работу. Директор была у нас русскоговорящей, так что объясниться проблемы не составило.

– Алла Михайловна, я тут всю ночь стою у ворот и вас дожидаюсь. Ну и холодно у вас в Иерусалиме! Вот передаю вам ключи. Ульпан путём героических усилий мне удалось сохранить в целости и сохранности. Вы на меня можете рассчитывать и в дальнейшем, – кратко резюмировал я импровизированную презентацию своего богатого сторожевого опыта.

– Зачем вы держите ночным сторожем Яшку? Ненадёжный он, – не давая ей опомниться, продолжал я гипнотизирующим голосом, перейдя в постпрезентационную атаку, полагая, что имею на неё законное право.

– А не помешает работа сторожем три раза в неделю твоему изучению иврита? – осторожно спросила опешившая директор.

– Вы меня просто не знаете. Я могу и отлично учиться, и надёжно сторожить. Это же два параллельных занятия, они никак не пересекаются, и как следствие, не мешают друг другу. А вам случайно повар не нужен, чтобы обеды на всех учеников ульпана ежедневно готовить?

Не знаю, что именно Алла Михайловна приняла всерьёз, а что в шутку, но с того дня я стал штатным сторожем в ульпане. Ясное дело, что за это я стал получать приличную зарплату в лирах, а нерадивого сторожа Яшку по-капиталистически конкурентно подвинул.

Через недельку появляется Яшка с крупной слезой в каждом глазу и жалобно говорит мне совсем по-советски и по-русски:

– Нехорошо получается, не по-товарищески. Была у меня работа, а ты отобрал её у меня.

– Не по-товарищески? – ответил я, уверенно отбивая его атаку. – Ты, парень, это брось! Это в Советском Союзе мы поступали по-товарищески, а теперь мы в капиталистическом мире, где человек человеку – волк. Тут капитализм, так что не обижайся. Ты мне потом всю жизнь будешь благодарен за такой бесплатный урок.

Ушёл Яшка, и мне даже своих «волчьих клыков» не пришлось показывать. Стал я жить в классе и ночью, и днём: ночью – охраняя ульпан, а днём – изучая в нём же иврит.

Вскоре по ночам я стал самым популярным человеком в ульпане. Потому что у меня были от него ключи. Немало девушек с хронической бессонницей приходило ко мне на вахту помечтать о будущем и рассказать о наболевшем прошлом.