Олег Мальчихин - Чёрный дом

Год назад Дина поступила в университет на журналиста. Поступила на заочку. Тетя Галя настрадалась со старшей дочерью Наташей, когда та училась в университете очно. Потрачено было много денег и еще больше нервов. Причем Наташа активная, бойкая девушка, в отличие от Дины. Она никогда не корпела над уроками: с математикой и физикой помогал мой отец, с английским – моя мама. Остальное за пять минут сделает сама и убежит гулять с подружками. Вечером обманом отпросится у тети Гали на дискотеку, вернется к полуночи под ручку с каким-нибудь парнем. Студенческие годы Наташи выпали на самый разгар девяностых. Проблем было много. К концу первого курса выскочила замуж, к началу второго развелась. Тетя Галя то ли злилась, то ли жалела, но все равно всегда была недовольна Наташиной студенческой жизнью. Поэтому Дину она решила оставить при себе. Всю жизнь она хотела, чтобы в нашем роду кто-нибудь стал врачом, и вот ее родная дочка изъявила такое желание и тут же получила отказ. На врача заочно не учатся, а отпустить Дину одну она не смогла. Следующим кандидатом в доктора стал я. А в Дине, наверное, пропал великий, но очень злой и вечно недовольный доктор. Детства у Дины, по моему мнению, не было ни дня. Все школьные годы ее жизнь напоминала день сурка. Утром завтрак – кофе и бутерброд с маслом, сыром и колбасой. Примерно до часу, до двух она в школе. После прихода домой обязателен обед. После обеда, не теряя ни минуты, она запиралась в своей комнате делать уроки. Вся огромная четырехкомнатная квартира забвенно замирала. В голос говорить нельзя нигде, Диночке это мешает, про телевизор я вообще молчу. Примерно в девять вечера Дина заканчивала с уроками, ужинала, принимала ванну и шла спать. И так из класса в класс, из года в год. При этом она школу закончила с серебряной медалью. Если бы я посвятил все свое детство учебе, как она, то уверен, что у меня была бы золотая медаль. Гулять Дина ходила только с тетей Галей или с бабушкой. Подруг у нее не было. Отношений с мальчиками тем более. Хотя отец всегда говорил тете Гале, что Динка рано или поздно принесет в подоле, тихушница. В общем, тетя Галя не могла свое такое чадо отпустить одно в другой город в студенческую общагу.

Дина поступила на журфак заочно и осталась жить дома. Теперь учить можно было с утра и до ночи, даже не выходя из квартиры. Но так как наш городок маленький и слухи разлетаются быстро, про Дину узнали в газете «Городской рабочий» и предложили работу. После недели обсуждений с тетей Галей было принято сложное решение стать корреспондентом.

– Слушай, Олег, я придумала! – заявила за ужином Дина. – Давай я про тебя статью напишу? Про твою любовь к выпечке и про твои кулинарные данные.

– Вообще, я не люблю готовить. Потому что не умею, наверное, – воспротивился я. Хотя сам факт, что про меня напишут статью, мне понравился.

– Это вообще неважно, – Дина махнула рукой. – Мам, ты сделаешь завтра шарлотку? Я фотографа приглашу, мы фото для статьи сделаем Олега с шарлоткой, и все.

– Я еще не согласился! – опять возмутился я. – Точнее, я согласен, но мне не нравится, что за меня все решили.

– Ты еще не понял, что согласился, – отрезала Дина.

– Ты что ей позволяешь так разговаривать? – грозно наехал на меня отец. – Послал бы ее вместе со статьей. Тебе это надо?

– Коля, ну что ты!? – вступилась за Дину тетя Галя.

– Я ничто! Мать не воспитывает дочку, дядька будет воспитывать. Тоже мне пуп Земли нашлась. Ты завтра в футбол идешь играть с парнями? – обратился ко мне отец.

– Пока не знаю, – ответил я.

– Если в футбол не идешь играть, то на рыбалку пойдем.

Слово «рыбалка» для меня – синоним каторги. Отец был ярым фанатом рыбалки, и по определению таким должен был быть и я. Может, я бы и полюбил рыбалку, если бы она была в меру: посидеть с удочкой часок-другой. У отца рыбалка проходила гораздо насыщеннее. Часа в три ночи мы уже вставали, шли в навозник копать червей. С собой брали удочки, донку, спиннинги, лежень, сваренный прикорм, накопанных червей, запасные лески, крючки, блесна. Еще весла от лодки и рюкзак еды и воды. На рыбалке проводили весь день, часов до одиннадцати вечера. Меняли кучу мест за день: в одном месте шекелю наловим, в другом лещей, в третьем щук. Я почти весь день сидел в лодке с сонным видом. Иногда мы причаливали к берегу, где можно было немного размяться или даже побегать, пока отец не накричит, что я пугаю рыбу. Весь день я мечтал о дожде. Дождь мог стать спасением. Я был счастлив, когда начинал накрапывать дождь. Внутри меня начиналось безумие. Я молился всем богам о ливне, как крестьянин в засушливое лето. Отец вглядывался в тучи, оценивая продолжительность небесного плача. Я вглядывался в его лицо и ждал приказа о сматывании донки и удочки. Чаще бывало по-другому. Он, посмотрев на тучи, говорил, что дождь ненадолго и нет смысла уходить. Тогда я начинал опять молить всех богов о том, чтобы дождь прекратился. Мокнуть без пользы не очень приятное занятие. Моя сонливость и пассивность проходили только тогда, когда мы возвращались домой. Откуда-то появлялись силы грести. Я с остервенением отталкивался веслом от воды, каждый взмах весла приближал меня к дому. По дороге домой я становился веселым и разговорчивым. Отец, естественно, это замечал и его это забавляло.