Олег Мальчихин - Чёрный дом

Перед самым выходом я все-таки решился полюбопытствовать о том, что такое странное на руках у папиного знакомого.

– А что у вас на руках? – спросил я.

– Это еще что, смотри, пацан, – он стащил с себя рубаху.

Я хлопал непонимающими глазами, глядя на его тело. Надписи, женщины, звезды, кресты, церковь, опять надписи – все это кружилось в умопомрачительном синем танце на его животе, груди, плечах, перетекало на руки и, кажется, стекало по ногам.

– Как это на вас оказалось?

– Понимаешь, пацан, – он присел на корточки ко мне, – раньше я работал в газетной типографии и случайно упал на печатный станок, и то, что должно было оказаться в газете, напечаталось на меня. Теперь так и живу, как человек-газета.

Они с отцом расхохотались. Бабушка недовольно взяла меня за руку и потащила к тете Гале. Всю дорогу я представлял, как этот мужчина падает на огромный станок, который почему-то на гусеничных колесах едет по горам, гремит и постоянно выплевывает из себя газеты. Конвейер выплеванных, никому не нужных газет, которые бабушка потом порежет, изомнет и сложит в ящичек в туалете. Так и выскакивают из станка: газета, газета, газета, этот мужик, опять газета, еще газета.

К тете Гале в гости мы ходили часто. Чуть ли не каждый день, но иногда не бывали у нее подолгу: неделю или больше. Бабушка и тетя Галя периодически находили повод для скандала и обещали друг другу, что знаться больше не будут. Меня всегда смешили их скандалы, мне казалось, что они просто играют. Двоюродная сестра Дина хоть и была меня старше на немного, но ощущала себя вполне взрослым членом семьи и серьезно поучала меня, что нехорошо смеяться, когда другие ругаются. А я все равно смеялся, мне было забавно наблюдать, как два взрослых человека с пустого места начинали кричать и обвинять друг друга во всех смертных грехах, при этом вспоминая такие давние времена, которых на мой детский взгляд не было вовсе. Таких скандалов я видел тысячи, но ни разу не видел того, как происходило примирение. Я начинал скучать по Дине, а потом бабушка сообщала, что все помирились и сегодня идем в гости. Почвой для примирения чаще всего была мама. Бабушка с тетей и без того без конца обсуждали каждый мамин шаг, который, конечно же, был неправильный, по их мнению, а после длительного отсутствия за такое промывание косточек они брались с особой жестокостью.

Так было и сегодня: бабушка с тетей распили две бутылки пива, обсудили маму, немного повздорили из-за какой-то ерунды, а потом тетя Галя уложила нас спать. Укладывала она нас спать исключительно на пол. Бросала какое-то старое покрывало, на него старую протертую простынь, две неудобных комковатых подушки и одно одеяло для тепла. Бабушка и дома всегда спала на полу, а мне вот было непривычно. Твердый пол, неудобная подушка и одеяло, которого всегда не хватало. Ночью, чтобы не мерзнуть, я сворачивался в клубок, как котенок, и прижимался к большому теплому боку бабушки. Был еще один минус ночевки у тети Гали: бабушка не рассказывала на ночь сказку. Дома я всегда перед сном слушал каждый раз новую сказку об увлекательных приключениях некоего Олега. Это был и я, и не я одновременно. Я всегда хотел быть им, героем бабушкиных сказок, и для себя в голове я им был.

Когда на следующий день мы вернулись домой, мама уже приехала. У нее закончилась смена в летнем школьном лагере, и я знал, что ближайшие два месяца она будет со мной, пока не закончится лето. Мама привезла несколько огромных пакетов с различными шоколадками, соками, фруктами. Одним словом, она привезла рай.

Мы сидели на кухне. Наконец вся семья оказалась в сборе. Отец сидел с торца стола прям в углу кухни, рядом сидела мама. Бабушку за столом я видел редко. Она всегда стояла напротив стола, уперевшись в кухонный шкаф. В таком положении она была даже во время еды. Отец принялся увлеченно рассказывать о том, как сегодня полдня в доме была милиция, как плакала соседка Соня, жалуясь на то, что еще не рассчиталась с долгами за новый телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр, а их уже украли, потом он принялся говорить о рынке, строить планы на открытие торгового павильона. Бабушка иногда кивала в знак согласия, иногда неодобрительно смотрела, но ничего не говорила. Мама тоже слушала молча.

У соседки сверху, Светки, как обычно, было шумно. Играла музыка, слышался то хохот, то громкая нецензурная брань. Было слышно, как мужчина из Светкиной квартиры кричал в окно, а тем временем в наше окно нервно и противно полузвонко постучала босая нога. Бабушка поспешила открыть форточку.