Владимир Де Ланге - Вера и рыцарь ее сердца. Книга вторая. Блажен кто смолоду был молод

Уже со следующей субботы Верино махровое полотенце взялась стирать ее соседка по комнате, но не для того, чтобы подчеркнуть нерадение его хозяйки, а из любви к ней.

На седьмой день сельскохозяйственной практики веселость Веры вдруг истощилась, потому что ее сердце перестало с ней говорить, а превратилось в мышечный орган, перегоняющий кровь по телу.

Как могло такое случиться, что мечта Веры вырваться из дома исполнилась, а радость так быстро прошла и теперь она камнем легла на сердце? От такого явления девушка растерялась, и теперь ей смертельно стало не хватать любимого одиночества!

В бурной студенческой жизни Вера не просто потерялась, а она потеряла собственную историю в историях своих подруг. Это ощущение потерянности было настолько сильным, что могло привести к душевному срыву, который никак нельзя было допустить. Поэтому, дождавшись глубокой ночи, девушка осторожно выползла из кровати и в кромешной темноте, как воровка в чужом доме, вышла на улицу.

Ночь уже царила над землей, и под ее покровом Вера отправилась в сторону пруда, укромно притаившегося за селом. В этот поздний час поверхность озера напоминала колдовское зеркало, в котором отражались звезды, бесцельно бродившие по иссиня-черному небу. Прижавшись к гладкому стволу осины, Вера смогла успокоиться, словно нашла свой приют, и тихо опустилась на землю. Стояла такая тишина, что ее можно было спугнуть коротким вздохом, и она замерла, готовясь стать свидетелем ночной жизнь, спрятанной от людей, которым в полночь положено спать. Потихоньку из ее сердца стала уходить грусть, а вместо грусти сердце наполнялось убаюкивающим ощущением мира и покоя.

Луна крадучись выползла из-за горизонта и засияла над прудом, приветствуя все, и Веру, как гостью, золотистой дорожкой, весело бегущей по глади пруда в ее направлении. В каком гостеприимстве она очутилась! Это для нее квакали лягушки, стрекотали кузнечики, создавая звенящий ноктюрн для танцующих очаровательных маленьких фей. От порхания их крыльев поднимался нежный ветерок и тут же прятался в кронах шуршащих тополей.

Сначала чуть слышно, а потом всё громче и увереннее стала Вера рассказывать ночи то, что лежало у нее на душе. В какой-то момент ей почудилось, что кто-то очень добрый и мудрый слышит ее речь и печально вздыхает где-то совсем рядом с ней.

Ветерок дрожью прошелся по воде, послышался всплеск рыбы, осиновая листва прошелестела что-то очень приветливое и очень сокровенное, что никогда не поймет человеческое сердце, привыкшее слышать только само себя. Нет, это Вере не почудилось, это было въявь: к ее голосу прислушивался таинственный повелитель ночи, может быть, он что-то и говорил ей в ответ, но понять его велеречие она не могла. На душе сделалось так светло и празднично, что даже самодовольная желтая луна, катившаяся по звездному небу, показалась ей более дружелюбной.

Незаметно для себя Вера стала говорить рифмами, чему была очень рада. Она говорила о непонятной печали на сердце, когда нет повода для печали; об одиночестве в окружении друзей; о желании петь, когда ее обижают; о празднике, который каждый раз ускользает прямо из-под носа, и, конечно, о вековом эгоизме луны, которая равнодушно взирает на всё, что происходит в ее призрачном свете, а сама не знает, что скоро она станет стареющим месяцем. О своем чувстве к Шурику Вера не сказала ни слова, но великий дирижер ночного покоя знал о ее влюбленности и понимающе молчал.

Потом от земли потянуло холодом. С пруда подуло прохладой. Луна ушла за облако, как озябшая купчиха, прикрывающая свои круглые плечи облачным шарфом, а Вера, насытившись своим одиночеством, отправилась в барак, к соседкам по комнате. «Уф», ее отсутствия никто не заметил. Девушка забралась под одеяло и счастливо заснула.

Вообще-то трудовая практика в совхозе Вере нравилась. Нравились ей и розовый предрассветный туман, и вечерняя свежесть полей, и жар студенческого ночного костра. Даже картошку она научилась собирать с удовольствием, потому что ее тело привыкло к работе в наклон, и на совхозный грузовик она уже не заползала, неуклюже путаясь в своих собственных штанах, а запрыгивала, как шустрая ящерица, и так же проворно выпрыгивала на землю, ловко перевалившись через высокий борт кузова.

Раз в неделю Веру навещала мама. Когда белая папина «Волга» появлялась на другом конце поля, поднимая за собой столб пыли, девушка не могла найти себе места от удушающего чувства стеснения. Да, Вера стеснялась своей мамы, которая не стеснялась никого, а сама диктовала другим, как им положено жить и что делать.