Юлия Негина - Солнцепоклонница

Он радуется, как кошка брошенному ей фантику на нитке, предвкушает игру. «Я перекупил половину вашего долга, и теперь вы должны мне».

Он хочет заняться моим финансовым воспитанием, ставить мне задачи, играть со мной в project management. У меня нет сил на игры, я истощена, мой ящик с игрушками давно сгорел. Я вынуждена отказаться: «В этом нет никакого смысла. Это никак не меняет дело и совершенно никак не облегчает ситуацию. Стать должной теперь вам – абсолютно бесполезное перекладывание суммы долга из одного места в другое. Мы не очень хорошо поняли друг друга, извините, мне не стоило Вам писать».

В тот же день он обсуждает с общими знакомыми мою «деградацию», непроходимую наивность баб, весело шутит на тему кредиторов.

Моя лучшая подруга считает, что я недостаточно стараюсь, предполагает, что я ленива, что преувеличиваю трудности. Ей виднее, она бегает марафоны, ее ролевая модель – героиня очередной книги по самосовершенствованию, мать четверых детей, несколько раз пробежавшая триатлон. Она готовилась к последнему «Айронмэну» шесть лет. Во время велозабега ее сбила машина, которая сопровождает спортсменов. Она отказалась от госпитализации, залезла обратно на велосипед и продолжила гонку. Впереди еще сто километров велотрека, а потом сорок два бегом и четыре километра вплавь. С финиша спортсменку увезли в реанимацию, где она до сих пор не пришла в сознание. «Тем, кто не бегает триатлоны, не понять, – комментирует подруга, – ты готовишься столько времени, потом, когда ты на дистанции, это другое сознание, ты не можешь сойти, ты начал и должен добежать до конца. Я бы поступила точно так же!»

Не мне чета.

Как утопающий хватается за все подряд, лишь бы остаться на поверхности, я набираю номер и звоню отцу. Я давно ему не звонила, я уже в тринадцать лет научилась не докучать ему нытьем «я скучаю». Года два назад мы встречались последний раз, а до этого прошло десять лет с нашей предыдущей встречи, а между ней и еще одной – еще почти десять лет. Каждый раз мне казалось, что нам удастся по-настоящему поговорить, но ни разу не удавалось. Тогда, два года назад, он потерял глаз: орудовал болгаркой и она сорвалась. Папа работал плотником, хотя был пилотом на пенсии; при храме, хотя всю жизнь был атеистом; в церкви Святой Татьяны, хотя так звали мою маму, от которой он до сих пор шарахался, как от упыря, и делал вид, что не видит, если случайно встречал на улице. Я думала, несчастный случай сделает его сентиментальным, может быть, ему понадобится поддержка дочери, может быть, сейчас самое время предпринять очередную попытку поговорить. Должны же мы за всю жизнь хоть один раз поговорить по-настоящему! Я узнаю номер у его бывших коллег. «У вас случайно нет телефона моего папы?» – спрашиваю я у командира его экипажа и сгораю от смущения.

Мы встретились на автобусной остановке, мы никуда не пройдем, не сядем даже на лавочку. Мы разговариваем стоя, он спешит. На нем небрежно застегнутая куртка, грязные рабочие брюки. Его стеклянный глаз выглядит совсем как настоящий, я бы не угадала, где была травма, если бы не шрам на весь висок.

Как дела? Как твой сын? Он, наверно, уже учится в институте? На кого? Дизайнер? А в какой области: графический, интерьерный, веб-дизайнер? Не разбираешься? Ну, веб-дизайнер, делает сайты. Не знаешь, что такое сайты? Ну это как дом, только в интернете. Ты знаешь, что такое интернет? Может быть, нам познакомиться с твоим сыном, мы все же родная кровь. Не обязательно избегать друг друга.

Он принес мне пшено, сахар и гречку. Тяжеленная, готовая вот-вот развалиться коробка перетянута пестрым кушаком от чьего-то фланелевого халата. Он не купил это. Он взял это в церкви: то ли гуманитарная помощь, то ли пожертвования прихожан. Он думает, я позвонила ему, чтобы попросить чего-нибудь. Мне не нужна гречка, мне не нужны деньги, мне нужен папа. Я хочу, чтобы он гордился мной. Я преуспела и здесь, и там, я занимаюсь теннисом, у меня умница-дочь – я говорю ему правду, я подчеркиваю эту правду. Мне хочется ему нравиться. Он внимательно слушает, у него загорается неожиданная мысль:

– Слушай, раз у тебя все так хорошо, может быть, ты тогда добавишь мне полмиллиона? А то я тут надумал квартиру покупать сыну, и как раз пятисот тысяч не хватает, а неохота брать ипотеку.

Это было всего лишь два года назад. Мой бюджет выдерживал иностранные языки для себя, теннис с лучшим в городе тренером, объективы L-класса для моей камеры, я одевалась в дорогие бренды и покупала продукты, не глядя на ценник. Теперь все по-другому. Теперь я на нуле. У меня кончился завод. Так страшно мне никогда еще не было. Если тебя сбила машина, и ты лежишь обездвиженный, никому в голову не придет обвинять тебя в лени, неспособности взять себя в руки и деградации, тебе принесут апельсинов. Другое дело, когда внешне ты лучишься здоровьем… Завтра Новый год, у меня нет денег даже накрыть на стол. Я звоню папе. Я не могу сдерживать слезы. Папа, мне больше не к кому обратиться. У тебя есть жена, если кто-то из вас заболеет и не сможет работать, другой его поддержит. У меня вообще, вообще никого нет. У меня все дела – под откос. Я практически никогда не болею, но сейчас, сейчас у меня все совсем плохо с продуктивностью. Ты мог бы меня немного поддержать материально. Я знаю, ты копил на квартиру. Может быть, у тебя все еще есть какие-то свободные сбережения.