Фил Ахмад - Ухмылка статуи свободы

– Ну чё ты, пацан, не баись… Все ништяк… Фирма веников не вяжет…

Вниз по лестнице я не спускался, а летел, перепрыгивая через две ступеньки, и крепко прижимал драгоценную покупку к вспотевшему от волнения животу. Выбежав на улицу, быстрым шагом, почти бегом, припустил к ближайшему метро. Всю дорогу меня навязчиво терзала мысль: только бы не обманули спекули, только бы не обманули. Дома дрожащими от нетерпения руками вскрыл пакет. Внутри лежали два тонких диска салатового цвета диаметром чуть более 20 сантиметров каждый. Вероятно, в качестве материала для записи доморощенные студийцы использовали засвеченную рентгеновскую пленку. Я поставил одну из пластинок на диск проигрывателя и осторожно опустил звукосниматель на внешний ободок. Пластинка завертелась, раздался характерный скрип иглы по звуковой дорожке и… и… из динамиков раздался истошный хрипловатый голосище неизвестного забугорного певца:

Good golly Miss Molly, sure like to ball..!

Пронзительный голос невидимого иноземного орфея заполнял все пространство маленькой комнатушки настолько громозвучно и неистово, что я был вынужден убавить громкость радиолы. Это было нечто невообразимое! Восторг! Я был на седьмом небе от радости. Как же мало нужно было простому советскому мальчишке, чтобы почувствовать себя счастливым. До одури наслушавшись «америки», я заныкал свои музыкальные фетиши в томике Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Подальше от родительского взора. На всякий случай.

Вот так, исподволь, тлетворный, а точнее – благотворный, дух запада начал овладевать незрелым юношеским сознанием. Медленно, но уверенно мой внутренний пассивный протест набирал силу.

ДИССИДЕНСТВО

В день рождения пионерской организации в школе по традиции проводился праздничный вечер. После торжественной церемонии поклонения главному пионеру страны и неизменного выступления хора местной самодеятельности вся школьная братия освобождала свои тощие шеи от алых символов пионерии. После этой процедуры весь народ во главе с учителями перемещался в школьный спортзал. Там начиналось самая интересная часть мероприятия – всеобщие плясы под радиолу или магнитофон. На школярском жаргоне это действо обзывалось «танцы-шманцы-обжиманцы». Частенько кто-нибудь из продвинутых старшеклассников притаскивал домашние магнитофонные записи и тогда все с удовольствием танцевали под джаз. Учителя относились к этим проявлениям музыкальной свободы весьма либерально: открыто не разрешали, но и не запрещали. Зазвучала музыка. «Школьный вальс» Дунаевского. На этот избитый и наивный хит никто не отреагировал. Ребята стояли вдоль шведских стенок и продолжали оживленно болтать. Ведущая, она же старшая пионервожатая, сменила пластинку. Заиграл какой-то веселенький фокстрот. Наиболее активные пионеры начали лениво отрывать туловища от стен и постепенно перемещались в центр импровизированного танцпола. Вскоре из наиболее активных танцоров образовался небольшой тесный круг. Поначалу на пары не делились. Двигаясь в темпе музыки, каждый танцующий пытался поймать свой индивидуальный ритм. Парни, особенно старшие мальчишки, вылезали из кожи вон, чтобы переплясать друг друга. Они дергались, скручивались, изгибались, смешно дрыгали ногами, вертели головами, вскидывали руки. Это зрелище было мало похоже на обычный танец. Неуклюжее кривляние человеческих тел скорее напоминало пляску святого Витта. Но чего только не вытворишь в переходном возрасте ради прекрасных половинок, когда юное тело находится под властью бушующих гормонов. Девчушки лукаво улыбались, глядя на языческие телодвижения одноклассников, и задиристо постреливали в их сторону озорными глазками. В присутствии учителей молодые кокотки вели себя нарочито стеснительно. Не юные пионерки, а благонравные скромницы – ни дать ни взять воспитанницы института благородных девиц. Все как одна, они ритмично покачивали узкими девичьими бедрами в такт музыке. Иногда жеманно притоптывали по паркету своими тонкими куриными ножками, явно демонстрируя окружающим новые туфельки, обутые по случаю праздника. Заиграло танго. Аргентинское. Или испанское. Медленное. Вожатая торжественно, как на митинге, объявила в микрофон «белый танец»: дамы приглашают кавалеров. Каждая девочка выбрала себе партнера по вкусу. С трогательным стеснением обнявшиеся парочки, почти не сходя с места, переминались с ноги на ногу и плавно покачивались из стороны в сторону. В эти минуты музыка служила лишь фоном для безмолвного эмоционального общения. Важен был не сам танец, как эстетическое действие или акт красивых движений, но нечто иное, более интимное и чувственное. Я оказался избранником одной полноватой блонды из соседнего класса. Ее головка была сплошь в светлых кудряшках, беспорядочно разбросанных по сторонам и спадающих на плечи извилистыми змейками. Коротенькая белоснежная юбка с воланами контрастно оттеняла ее ноги в темном капроне. Обута она была в модные остроносые кожаные туфельки белого цвета на плоской подошве. Несмотря на стильный прикид моей партнерши, в глубине души я оставался к ней совершенно равнодушен. Но сейчас, в «белом танце», я как галантный кавалер, просто обязан был принять ее выбор. Именно так я и поступил. К тому же девочка была довольно мила и, как позже выяснилось в нашем танцевальном дуэте, весьма изобретательна в движениях.