Фил Ахмад - Ухмылка статуи свободы

кричали женщины: ур-ря!

и сопли пузырем пускали…

Посещение концерта любого залетного артиста в окультуренной среде советской интеллигенции считалось хорошим тоном. Высокой степенью приобщения к искусству. Творческий путь, голос, внешность, подробности жизни той или иной голосистой персоны были предметами кулуарных обсуждений, причиной горячих споров и противоречивых оценок. Засилье приторного вокального хлама просто зашкаливали. Стандартный набор голосов периодически импортировался госконцертом из братских республик социалистического лагеря. Культурный импорт осуществлялся по квоте минкульта, был строго дозирован и отфильтрован. Увеселительный продукт был необходим властям для того, чтобы к буханке черствого хрущевского хлеба добавить порцию пресловутых зрелищ. Запретительные формулы «сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь» и «от саксофона до ножа один шаг» работали жестко и безотказно. Поэтому признанные мировые исполнители, выдающиеся музыканты и популярные западные коллективы были исключены из культурного норматива советского человека. Но были фотографии. Уйма. Многократно переснятые и плохо отпечатанные. В основном с Битлами. На бесценных фотках великолепная четверка изображалась в различных ракурсах. Несмотря на ужасное качество, черно-белые фетиши формата «9 на 12» являли собой иконы стиля жизни. Другой жизни. Неизвестной и недоступной. Запретный плод сладок, а неудовлетворенные желания самые сильные. Во времена хрущевской оттепели в людях неожиданно проснулась потребность в пересмотре и обновлении опостылевшего духовного меню. Возник спрос на андерграунд во всех сферах искусства. По законам рынка в обществе должно было появиться и соответствующее запросу предложение. Энергичные люди, предтечи рыночной экономики, мгновенно отреагировали на потребности изголодавшейся толпы. Подпольные студии звукозаписи начали штамповать запрещенный рок на рентгеновских пленках со снимками различных органов человеческого тела. В анналы мировой музыкальной культуры этот диковатый феномен вошел под названием «рок на костях». Я, разумеется, не остался в стороне от возможности приобрести реальный звуковой кусочек моей иноземной мечты. Пленки с нелегальными записями стоили не очень дорого, но для бюджета школьника отнюдь не дешево. Но охота пуще неволи. Страстное желание поскорее приобщиться к заграничным звуковым реалиям заставило меня экономить каждую копейку из рубля, который родители ежедневно выделяли мне на школьные завтраки. Но не обедом единым жив человек. Иногда я вообще не питался в школьной столовке и мой желудок был вынужден терпеть отсутствие компота с булочкой до возвращения домой. За полтора месяца тайного голодания мне удалось накопить денег на две пластинки. Негласный центр городской спекуляции располагался на улице Желябова возле универмага ДЛТ. Присмотревшись, в людской сутолоке можно было заметить скрытое, но активное и упорядоченное движение странноватых типов. Около здания универмага ежедневно кучковались какие-то темные и непонятные личности. Эти люди настороженно оглядывались по сторонам, словно кого-то высматривали среди прохожих. Иногда к делягам подходил посторонний, вероятно клиент, и о чем-то с ними заговаривал. После короткого диалога один из дельцов покидал группу и поспешно скрывался с незнакомцем в ближайшем переулке. Если на горизонте вдруг маячила фигура постового в форме, плотные кучки мгновенно рассыпались на отдельные живые фрагменты, которые бесследно растворялись в толпе. Спустя некоторое время они, подобно каплям ртути, притягивались друг к другу и воссоединялись в единое целое. Отличить рыцарей наживы от добропорядочных граждан можно было по характерным признакам, присущим исключительно этому типу людей. Обнюхавшись в невидимом деловом пространстве, я оценил ситуацию и подошел к парочке стоявших в отдалении субъектов. Собравшись с духом, с юношеской прытью без обиняков выпалил, что мне нужен «рок на костях». И сразу попал в точку – криминальный дуэт как раз и торговал записями на пленке. Один из них, худосочный, дерганый, то и дело опасливо зыркал бегающим взглядом по сторонам. Его партнер, приземистый усатый крепыш с татуировкой якоря на руке, придирчиво взвесил меня оценивающим взглядом и хамовато спросил:

– Скока тебе? Цену знаешь? Бабки давай.

Я ответил и протянул ему четыре смятые, выстраданные моим бедным желудком, рублевые купюры. Усач небрежно запихнул деньги в нагрудный карман рубашки. Мне стало обидно. Не за деньги. За отношение. За свое голодное мученичество. Мы быстро прошли метров пятьдесят и вошли в парадную старинного дома. Внутри стоял полумрак. Было прокурено. Воняло кошками и мочой. Лифт не работал. Поднялись пешком на последний этаж. Усатый отдышался и закурил. Через некоторое время хлопнула входная дверь, послышались торопливые шаги по лестнице. Это был вертлявый дохляк, напарник усача. Взбежав по ступенькам к нам на лестничную площадку, он вытащил из-за пазухи пакет из плотной оберточной бумаги и протянул его мне. Я не стал проверять содержимое и быстро спрятал его под рубашку. Сердце бешено колотилось от волнения и неясного страха. Мне совсем не хотелось быть уличенным в спекулятивной сделке. Это было чревато весьма неприятными последствиями. Заметив мое напряженное смятение, усатый одобряюще промямлил: