Лев Аваев - Катабасис

На этом моменте прихожане ринулись к нам всей толпой, видимо, не выдержав столь откровенного богохульства в Божьем доме. Или это ритмичные звуки моей балалайки ввели их в религиозный за́мок? Меня окружило человек тридцать, все они толкались и пихались, желая первыми дотянуться до меня. Расправа обещала быть немилосердной. Они начали рвать мою одежду и остервенело кусать и царапать меня. Но когда к обезумевшим людям пришло понимание того, что так легко человека не разорвать, ведь плоть отличается прочностью в известной мере, в толпе засверкали ножи, молотки и вилки. Интересно, откуда у паствы во время литургии взялись вся эта кухонная утварь? Как только мои кости захрустели под ударами молотков, а в левый глаз воткнули вилку, я проснулся.

Все мое тело покрывала холодная испарина, а в конечностях не унималась дрожь, будто через меня пускали разряды тока. Я посмотрел на часы, было уже три часа ночи. Заснуть снова не смог и в полудремотном состоянии провалялся до самого утра, потому что бесформенные впечатления о моем ночном наваждении отравляли все мои последующие часы в постели.

Кошмары – это, конечно, замечательно, но вот пропиликал будильник, обозначив тем самым, что мне пора идти трудиться во благо общества и моего холодильника. Я приподнялся над кроватью, голова сильно гудела, но работодателю глубоко плевать на ваши ночные пертурбации, если в них ничего не сказано, как повысить производительность труда или под каким предлогом не дать работнику премию. Поэтому я растолкал Андрея, который бубнил какую-то белиберду сквозь сон: он бурно спорил, пытаясь скинуть цену на какой-то товар. Сложно было понять, что именно он хотел купить, но оно ему было нужно позарез, и он не стеснялся в выражениях.

– Андрюх, давай на подъем, труба зовет, – крикнул я, добавив веса своим словам тычком в бок.

– Ты че, пёс, да я месяц назад брал в полтора раза дешевле!.. Чёрт, Костя, это ты… Ща, встаю.

– Давай, ускорься, а то я на собеседование опоздаю.

На слове «ускорься» у него лукаво заблестели глаза. Этот незначительный факт навел меня на подозрения, что я не так хорошо знаю своего друга, как следовало бы его узнать за все то время, что мы с ним знакомы. Но если в современном мире порядочный семьянин может оказаться маньяком-педофилом, то почему буддист не может оказаться торчком, сидящим на метамфетамине? «Catholic in the morning. Satanist at night», как говорят в Германии.

Мы вместе вышли на улицу, попрощались и пошли в разные стороны. Я направился в сторону ближайшего входа в метро. Пройдя несколько кварталов, я вошел в вестибюль станции и будто оказался в другом мире подобно Алисе, запрыгнувшей в кроличью нору – в мире прошлого, которое дает о себе знать через советскую архитектуру послевоенного периода. Я провел карточкой по считывателю турникета, и три хвоста цербера провернулись, чтобы впустить меня в длинную глотку метрополитена. Медленный спуск вниз заставляет задуматься о прожитой жизни. Будто лестница Иакова, эскалатор медленно спускает тебя с небес на землю, а мимо проплывают подсвеченные белым внеземным светом щиты с рекламой, которые показывают эпизоды из твоего прошлого. Вот ты едешь в «дитячий табір з дворазовим харчуванням для дітей від трьох до шести», где впервые поцеловался с девочкой, затем твои родители берут ипотеку под «квартиру з просторою кухнею в районі з розвиненою інфраструктурою», где ты поступаешь в школу, заканчиваешь университет, потом ведешь «в ресторан з українською та італійською кухнями і приємними цінами» девушку, которая тебя бросит через пару месяцев, после чего ты идешь в ломбард, чтоб «отримати гроші «під заставу чого завгодно», чтобы оплатить съемную квартиру после того, как тебя уволили, пьешь «пиво «Рогань» з друзями» (на самом деле один), заедая сникерсом, после делаешь отчисления в «приватний пенсійний фонд, щоб гордо зустріти старість» и… уже стоишь у подножия эскалатора, который продолжает неустанно перебирать ступенями в бесконечном цикле рождения, старения и смерти.