Лев Аваев - Катабасис

– Что за наглость? Сам бы и сходил, нахлебник! – окрысился я исключительно для проформы, ведь на самом деле я хотел выйти на свежий воздух из моей задымленной халупы.

Я захлопнул дверь и вышел на улицу. Стоял прохладный июньский вечер, дневной жар уже спал, и вечерний полумрак наполнился приятной негой. Мое воображение наполнило уличную полутьму иностранным консультантами, вампирами и обаятельными приведениями, однако дурное настроение как рукой сняло. Я всегда считал, что беспечные прогулки благотворно влияют на расположение духа. На углу улицы, где я жил, стоял круглосуточный магазинчик, недолго думая, туда я и направил свои стопы, как делал уже тысячи раз до этого дня. Зайдя в магазин, я направился к холодильникам с водой. Передо мной стоял нелегкий выбор между двумя марками минеральной воды. Долго думать не пришлось, потому что скорее всего и ту и другую разливают с туалетного бачка какого-нибудь кустарного цеха за городом, и я взял ту, что подешевле.

Дойдя до кассы, я стал свидетелем забавного парадокса. Две бутылки моей воды пробивала субтильного вида смуглянка в майке с принтом восьмиконечной свастики, что весьма странно сочеталось с красивым золотым нательным крестиком на её худенькой шейке. Моим первым порывом было сделать какое-то саркастическое замечание, но потом мне пришла на ум мысль, что у нас как-никак свобода вероисповедания, и человек может верить во что угодно, пускай эта вера даже противоречит самой себе и даже здравому смыслу. Сначала православные коммунисты, потом эзотерические ельцинисты, а теперь это?… Но, поколебавшись, я все-таки решил задать вопрос.

– Извините, девушка, а вы верите в Христа? (сам-то я был убежденным атеистом).

– А вам какое дело? Вы что, из этих?

– Да нет, просто поинтересовался.

– … Ну вообще я родноверка и про всю эту православную ерунду не в курсе. Я верю в божественный космический огонь, породивший Рода, Сварога, Перуна, Явь, Навь, Славь…

– А крестик зачем носите?

– У меня просто родители верующие.

Я уже оплатил покупку и решил распрощаться с девушкой.

– Спасибо, было весьма интересно.

Довольно забавно, как у людей могут мирно уживаться под одной крышей неоязычество и христианство. Человеческое сознание весьма пластично в вопросах веры, люди веруют, ибо абсурдно, и в этом нет ничего удивительного – очевидные и правдоподобные вещи не требуют особой веры. Куда интересней верить во что-то абсурдное. Эта мысль мимолетно пронеслась от одной стенки моего черепа до другой, и я уже о ней забыл, когда выходил из магазина. Но, поднимаясь в своем видавшем виды лифте, я вновь о ней вспомнил, когда увидел коряво нарисованную свастику, рядом с которой расположилась надпись «Heil Giger!», и тут я на секунду представил, как бы выглядел «Чужой», если бы в фильме космические славяне боролись за чистоту своей расы с пришельцами из глубокого космоса, похожими на гостей с ближнего востока. Не знаю, как вы, а я бы на такое посмотрел. Когда я зашел в прихожую, я уже оттуда услышал, как на кухне храпел Андрей. Не став его будить, я поставил кулёк с водой на тумбочку в коридоре, прошел в свою комнату и рухнул в кровать не раздеваясь. И как только моя голова коснулась подушки, я мгновенно уснул.

Приснившейся мне в тот день кошмар я запомнил весьма отчетливо. Думаю, Юнг смог бы написать небольшое эссе, проанализировав мое ночное видение.

Я оказался на возвышенности перед иконостасом в небольшой каменной церкви. Одет я был, как священник. В руках у меня была чаша с вином, а перед ней стоял прихожанин, за которым выстроилась еще целая очередь. Скрещенные на его груди руки напоминали длани египетского фараона, только вот в них не было крюка и плети. Ничего вроде бы необычного, но тут в моей руке не оказалось чаши, и губы мирянина смачно чмокнули нечто похожее на балалайку, отчего у того глаза аж на лоб полезли. На этом моменте паства испуганно зароптала, и святые с фресок на стенах с неиллюзорным неодобрением посмотрели на меня или, во всяком случае, мне так показалось. После этого из-за иконостаса будто по щелчку пальцев вышло четыре стареньких бабульки в разноцветных вязанных балаклавах и оранжевых балахонах. Каждая из них держала какой-то инструмент: кто бас-гитару, кто синтезатор. Я взирал на все происходящее с удивлением не меньшим, чем прочие посетители храма. И тут одна из «музыканток» уверенным шагом вышла на середину амвона и громким, хрипловатым голосом закричала в микрофон: «Эта песня для самых лучших прихожан в мире!» Но вот какой именно храм она назвала, я уже не услышал, потому что неведомо по чьей воле мои руки сами собой заплясали по струнам мой электробалалайки. Звуки слились в чудовищную какофонию, за которой едва ли можно было что-либо расслышать. Но слова песни будто бы лились мне в душу, и я их слышал не умом, а сердцем. Содержание было примерно такое: