Ирина Кузина - Особый случай

Старинные здания похожи на людей с богатым жизненным опытом. Человеческая память бывает недолговечной, а старый дом хранит следы пережитого людьми на своих стенах, в углах и на чердаках… Меняются времена. Люди рождаются, проживают долгую или не очень жизнь… Уходят. А дом, через окна которого смотрело в мир не одно поколение насельников, стоит. Тоже потихонечку разрушаясь, врастая в землю… Но, пока оно пригодно для использования, оно служит… Особенно, такое, как это – в начале прошлого века возведённое для благотворительного «Ольгина приюта для больных». Даже свет из его окон льётся особенный – полный содержания и мудрости. Поневоле вглядишься, прислушаешься, задумаешься. Может что-то почерпнешь у непосредственного и объективного свидетеля истории.

Пашка был необычным ребенком с раннего детства. Он никогда не хныкал, не орал по поводу любых неудобств, физических или моральных. Просто смотрел упорно в глаза взрослым своими круглыми, не по-детски внимательными глазами. Или хохотал, когда было хорошее настроение. Деланно, не по-детски, хохотал, и если было больно. На ресницах слезы, а он отворачивается, не хочет показать этого. Научившись говорить, всегда отвечал: «Не больно. Не больно мне». Он был на редкость упорный, упёртый даже. И молчаливый, словно он слишком хорошо знал нечто важное, может, главное для себя. И говорить об этом было нечего. Раз всё понятно.

Первый раз ему не повезло в 9 месяцев. Он заболел ОРЗ или ОРВИ, это не важно, суть в том, что ему вкололи пенициллин. Вот и проявилось его индивидуальное качество – аллергия на лекарства. Спинка представляла из себя ярко – розовую бугристую коркообразную поверхность. Не человечек, а прямо земноводное какое-то. А еще, через некоторое время, на правом голеностопе образовалась припухлость. И это невезение оказалось чревато посещением нескольких светил – педиатров, ставящих разные диагнозы. В результате, месяца через полтора-два, он угодил в ЛИХТ (Ленинградский институт хирургического туберкулёза). Врач-фтизиатр убедил маму малыша, что причиной опухоли на ноге чада, скорее всего, является костный туберкулёз. А уточнить диагноз можно только посредством исследований в стационаре. Три наркоза – пункция, операция, реанимация… Павлик молчал упорно все эти семь месяцев – бесконечных, словно сорок сороков, сроков. Родные боялись, не стал ли он отставать в развитии. Но, на следующий день после возвращения из больницы, он заговорил взрослыми фразами – длинными и правильными, с причастными и деепричастными оборотами. Будто в школе не один год отучился. Это правда, что в болезни дети взрослеют быстро.

Удивительно сужается круг – внимания, дел, обязанностей, даже реагирования матери, когда болеет её ребенок. Первоначальное оцепенение начинает проходить только через несколько недель, после первых самых больших потрясений: карантинной палаты, подготовки к операции, пункции таранной кости, след от которой не заживает потом месяцы… Из этого периода почти ничего не вспомнить, кроме присутствия рядом с ребенком, не понимающим, почему его держат на привязи, не давая вставать на ножки – недавно научился, не пуская на пол, а так хочется. Впрочем, каким-то своим особым чутьем, дети понимают, что придется так жить. И живут, хотя, наверное, чувствуют, что с мамой что-то происходит. Но, главное, что она рядом.

Конечно, Павлик был счастливчиком здесь, в отличие от большинства маленьких пациентов. Его мама ежедневно была рядом. Ночью, правда, её не бывало рядом, а потому, иногда случались неприятные вещи. Укладывая сына на ночь, мать со страхом ждала минуты своего ухода из палаты, из больницы, из мирка, где находился её ребёнок. А если он проснётся среди ночи?! Она не верила, что они здесь надолго. Вот-вот выяснится, что ничего страшного нет. И они уйдут домой – здоровые и счастливые, как раньше.

Она бы находилась с ним неотлучно. Но бывают, как говорится, обстоятельства непреодолимой силы. «Утром, с первым трамваем я вернусь!» – успокаивала она себя по дороге домой. Поручив сынишку маме другого малыша, товарища по палате предварительного заключения, с просьбой, успокоить и переодеть его, если что. Этой маме, в отличие от неё, приехавшей с ребенком издалека, разрешили ночевать в больнице…

Раннее утро. Грохочет 20-ый трамвай по пустынному, почти безлюдному городу. Тревога в душе нарастает… От Светлановской площади по 2-му Муринскому, вдоль девятиэтажки с магазином на первом этаже… Налево… Чем ближе к больнице, тем быстрее шаг, почти бегом к палате… Из-за двери – дикий ор и звук, похожий на шлепок. И – бесконечно несчастное, заплаканное лицо Павлушки. Он стоял, держась за оградку, мокрый весь – до лопаток. А в глазах застыли недоумение и обида.