Ирина Кузина - Особый случай

Она не умела молиться… Иногда только ловила себя на единственном слове, звучавшем где-то в глубине сознания. «Господи» – звучало не набатом, скорее, метрономом, как пульс живой связи – живого нерва, оглушенного, но не убитого насовсем. Это могло означать «хорошо-то как!», изредка – «прости», но никогда «за что?». А в самую трудную минуту, когда перехватывало дыхание от невыносимой боли, в ней натягивалась тугая струна, и всё внутри замирало. Переждать, перетерпеть, выстоять. Зная – помощь будет, спасение есть.

Палата основного пребывания была на втором этаже старинного особняка. Девять детей от полутора до трёх лет, привязанных к железным кроватям жгутами. Иногда казалось, что их не меньше девяноста… Порой, оставаясь с ними один на один, понимаешь, что тебе не справиться, как ни стараешься – петь, читать сказки, даже прикрикнуть на кого-то порой. Труднее всего было сладить с Димкой – любимцем нянечки – санитарки, полуторагодовалым крепышом. Казалось, что это существо не пробить ничем. Не имевшая выхода неуемная энергия этого человеческого детеныша была мукой для того, кому приходилось укладывать спать детскую палату. Все только диву давались, о чем они журчали с пожилой санитаркой, вышедшей на работу после очередного запоя. Была у неё заветная мечта – усыновить Димку. Молодёжной части персонала она казалось совсем старой. На самом деле, ей и пятидесяти не было.

Белый халат… Конечно, он идет большинству женщин. Это про халаты врачей и медсестер. Матерям по статусу был положен халат нянечки, санитарки, уборщицы. А это совсем другой коленкор, как говаривала прабабушка Павла. Но наличие спецодежды было обязательным условием присутствия в палате с больными детьми. Увы, шапочка сползала с головы, все время развязывались завязки, и даже не глядя в зеркало, можно было быть уверенной, что она не красит. Совсем. Никого. Мать Павлушки сама себе в этом облачении казалась подобием старой няньки. Хотя чаще всего она ощущала себя просто функцией, лишённой внешних индивидуальных признаков, но с тугой пружиной функциональной принадлежности внутри.

В палате было тихо-тихо, рано утром сон крепок даже у тех, кто почти лишен возможности двигаться днем. Обычных ночных сопений, кашлей, постанываний и бормотаний не слышно. Павлик любил просыпаться раньше всех. Он лежал, завороженный этой тишиной. И ощущал себя в какой-то огромной, тихонечко баюкающей его колыбели – в самом сердце живого, сложного, но теплого и уютного мира. Гармоничным дополнением был осенний стук дождевых капель о подоконник и всхлипывание за двойными рамами огромных окон. Вода с небес. Словно купол, закрывающий мир от каких-то неисчислимых бедствий.

Когда-то потом отрывки этой жизни будут возвращаться к Павлику во снах, беспокоить, тревожить, а порой наполнять ощущением той тишины и напластования времен, безоблачной младенческой радостью пробуждения и близкого присутствия чего-то тяжкого, непоправимого.

Рано утром приходила санитарка. Она резкими широкими взмахами швабры мыла полы. Пахло хлоркой, но и это не мешало Павлушке. Это тоже была жизнь – целая настоящая удивительная его, Павла, жизнь.

И мать больного мальчика ощущала, что в этой сонной тиши больницы устанавливалась особая атмосфера. Казалось, дышат сами толстые стены, порой, чудилось, что они пытаются рассказать о чем-то или пожаловаться. Были тёмные уголки, в которых всей кожей ты ощущал тревогу и даже необъяснимый страх. Человеческая жизнь богата всяким добром. О многом узнаешь потом.

Сколько же всего впитали эти стены почти за целый век! Двадцатый век – череда невиданных потрясений, бедствий и жертв, великих побед и не менее великих преступлений. «Ольгин приют» – так назвала своё детище основательница этой больницы для бедных детей и женщин, фрейлина императорского дворца Вера Перовская, в честь своей сестры Ольги, известной петербуржской благотворительницы. Ольга скончалась от дифтерии, заразившись от больных детей в основанной ею детской больнице в Царском Селе. Известный петербургский архитектор спроектировал здание «Ольгиного приюта», рядом с ним парк с прудом, летние павильоны и дом для персонала. Мраморные камины, шторы с кистями, красивые куклы и игрушки на коврах – всё создавало атмосферу домашнего уюта. Матерью и доброй феей этого дома была графиня Вера. Летнее время она проводила во дворце, а остальную часть года жила в приюте и трудилась сестрой милосердия.