Рома Джин Эйр - Между солнцем и луной. Что всего дороже

– У каждого свой путь познания. Ты не имеешь права себя обвинять в чем-либо, хорошо? – треплю его твердое плечо, пытаясь отогнать мысли о том, сколько же он часов обычно торчит в тренажерном зале, чтобы это было настолько красивым. – Очень мило, что ты процитировал свою подругу-лесбиянку.

– Подруга-лесбиянка? Хах, – Михоэль, аллилуйя, опять улыбается.

– Всё, просто забей, – из глубокого внутреннего кармана джинсовки достаю привычную пачку и почти обережную Zippo. – Ты же сам сказал, будет звучать эпично, а в итоге как всегда. Спасибо, друг. Простите, броу!

Подкуриваюсь.

– Ладно, зато ты, например, демонстративно не отмахиваешься от этого дрянного дыма, – Михоэль улыбается, вороша свои каштановые волосы, и я добавляю, – хватит так на меня смотреть.

Не успеваю ничего понять, как он тянет на себя мою правую ладонь, сжимающую сигарету, и делает затяжку, просто с моих рук.

Выдыхает.

И даже не кривится и не кашляет.

– А вот это уже интересно, – пытаюсь удержать брови, удивленно ползущие вверх, – и когда же ты первый раз закурил?

– В тот самый хреновый день. А ты?

– Раньше того самого хренового дня, – не успеваю даже закончить фразу, как Михоэль снова затягивается, сжимая мою ладонь, задевая подушечками пальцев мои фаланги.

– Но всё же, как вы курите эту гадость.

– Так не бери, – отдергиваю кисть, второй рукой опуская его ладонь, подальше от себя, – там, может, на фильтре, вообще моя помада отпечаталась.

Пытаюсь разглядеть в темноте, но понимаю, что там даже нет и капли или мизерного мазка бургундского цвета. Убейся, стойкая губная помада, и убейся тот, кто вообще её придумал.

– Ну и ладно, – всё также улыбаясь, тянет Михоэль, – но её вроде там нет.

– Нет, потому что это одна из тех четырех видов разрекламленных помад, что, как написано на коробочке, «переживут поцелуй». Иди лесом, маркетинг. Иди лесом NoUba Millebaci!

– Я, правда, в этом не разбираюсь, но неужели прям настолько сверхстойкая?

– Ты серьезно хочешь обсуждать со своим бро косметику? – делаю почти три затяжки подряд, чтобы хоть чем-то занять свои губы.

– Ну а что в этом такого, мы же друзья.

– Окей, – разворачиваюсь и иду к ближайшей урне, читая про себя все известные мне молитвы воздержания и целомудрия

Но, когда я возвращаюсь, предатель-взгляд впивается в Микаэля в этой его серой толстовке, в этих его узких черных джинсах, обтекающих стройные ноги, в эти широкие мускулистые плечи под светлой ветровкой, в эти темные миндальные глаза, сводящие меня с ума вот уже второй месяц к ряду.

Бреду к нему, не разбирая дороги, молю ноги перестать заплетаться, а руки перестать выламываться. Подхожу и просто встаю рядом, впиваясь пальцами в высокий бордюр. Но почти не дышу.

– Инге?

– Да? – голова и всё тело всё-таки немного поворачивается в его сторону, а глаза наблюдают за тем, как он наклонил свою чертову каштановую макушку вбок, оголяя, как всегда, с левой стороны свою шею, которая уже буквально горит от того, что на ней нет моих рук. Или моих губ.

– Насколько она стойкая?

Я слышу только то, как мои ногти почти проезжают по отделочному материалу ограждения, как ступни наливаются свинцом и в три шага подходят к нему, как руки с шорохом сами покидают карманы, как правая почти хватает его за волосы, отклоняя голову еще назад, еще и еще, оголяя всё больше и больше карамельной сладкой кожи на шее, как левая зажимает его под ребрами, фиксируя намертво, а потом, я начинаю чувствовать.

Я начинаю чувствовать, что мои губы, густо измазанные помадой, впиваются в шею Михоэля. И я взрываюсь. Целую её слаще, больше, глубже, провожу языком от местечка ключицы до самого подбородка, кусаю за изгиб, закрываю глаза, записывая этот момент в раздел самых лучших в моей жизни, балансируя у берега, но не Акешельвы, а реки почти чистого безумия, исток которого стекает с губ прямо в низ живота.

Дышу не кислородом, как все люди, нет, дышу этой кожей.

Дышу, губами зарываясь всё глубже и глубже, но оставляю на ней не помаду, нет, а увесистый лиловый засос.

И трезвею.

Отрываюсь от него так же внезапно.

– Вот на столько, – единственное, что позволяю себе вымолвить, пытаясь не усугубить ситуацию в край, которого итак уже нет.

– Я же говорил, ты не похожа не лесбиянку, – хрипло и глухо отвечает Михоэль, всё еще обхватывая меня за поясницу, незаметно поджимая правую ладонь, которая почти что сжимала мою задницу в таких же обтягивающих черных скинни.