Рома Джин Эйр - Между солнцем и луной. Что всего дороже

– Подбросишь нас? – откликается Часкел, зябко кутая холодные кисти в манжеты синей толстовки.

– Конечно, – Мик сильнее необходимого в последний раз хлопает по капоту, – рассаживайте, пока снова не полило.

Спешно выбрасываю окурок и чуть ли не мчусь к задней двери, пока парни отходят до урны, сплавляя в бирюзовый контейнер для переработки пустые банки из-под Heineken, но меня властно останавливает рука, вцепившаяся мне в плечо, почти рывком оттаскивающая к передней двери пассажирского кресла. Спиной ощущаю изгибы чужого тела, невесомо вжимающего меня в эту чертову дверь, и горячую ладонь, обхватившую мою шею чуть ниже затылка, ровно там, где волосы сбриты триммером. Случайно подаюсь немного назад, так, чтобы намертво впечататься спиной в каучуковый затвердевший мышцами живот и рвано дышащую широкую грудь, из которой, проезжая прямо по моей щеке и шее, выплескивается низкий голос и мятное, обтекающее меня, как мед, дыхание, заставляя практически кончить прямо под ним, без рук.

– Нет, ты будешь сидеть со мной.

Если бы я снимала порно, то оно начиналось именно так.

Ничтожные пятнадцать минут растянулись ветками ивы, постегивая меня на поворотах, в которые плавно вписывался Михоэль. Если к существительному «вождение» можно приписать прилагательное «красивое», то только так и можно описать сей процесс, когда Мик то одной, то двумя ладонями скользит по круглому шероховатому рулю, делая это красиво, как и он сам.

Пятнадцать минут от Гимле до Грефсена, мимо стадиона Уллеваала, вниз по Ингеброттвайен на три квартала выше технического музея. Ехали почти в полной тишине, пока ребята на заднем сидении изредка перебрасывались фразами, ежеминутно позевывая.

Попрощаться с Шальтиэлем и Часкелом даже никто не вышел из салона, просто махнули на прощание рукой, и так, мол, понятно, что все устали, и начинает клонить в сон.

До дома Эсфира ехали в мертвецкой тишине, если не считать приглушенной музыки из его же наушников, тихо брошенной Михоэлем «убери ноги с обивки», и стука моих коротких ногтей по приборной панели.

Вскоре и Эсфир покинул минивен, оставляя нас только вдвоем топиться в трещащем молчании вперемешку с безбожной неловкостью.

Проезжаем ровно шесть домов, после чего Михоэль плавно тормозит.

– Кто сидит спереди, тот выбирает музыку.

Пытаясь унять дрожь, почти синими пальцами открываю SoundCloud и бездумно тыкаю в последнее, что висит в моей музыкальной ленте. Альбом почему-то начинает воспроизводиться с конца, заливая салон не привычными низкими битами, а рваными басами с народными пениями.

Михоэль изумленно поднимает вверх обе брови, (где-то недели через две, я, сидя в его же квартире, буду учить его делать это только левой, а не двумя сразу), первый трек прослушивает без комментариев, пока мы стоим на месте, но как только включается второй, нажимает на газ, попутно спрашивая:

– Не хочешь еще покататься?

– Да. Хочу.

«А я хочу тебя»

Как только включается третий, мы уже несемся по сумеречному Осло, особо не разбирая дороги.

– Это на каком языке? – раздраженно вглядываясь в красный отблеск светофора, спрашивает Мик.

– Русский.

– Ты понимаешь?

– Я его «почти носитель».

– Как это? – загорается спасительный зеленый.

– Я училась на родине своей матери.

– В России что ли?

– Я училась на базе Министерства культуры Дании и Датского института культуры.

Михоэль лишь удивленно поднимает обе брови.

– В Санкт-Петербургском государственном институте культуры.

Михоэль лишь удивленно разводит руками.

– Ого. И на кого же?

– Режиссура. Масс-медиа.

Михоэль лишь удивленно водит глазами по дороге перед собой.

– Еще, правда, на третьем курсе посчастливилось попасть в European Film College.

– Это же Эбельтофт.

– Ну да.

– Это же в Дании.

– Ну да.

– Я абсолютно запутался, откуда ты, – наконец-то улыбается Михоэль. – Так ты из Дании?

В ответ лишь пожимаю плечами, оставляя этот вопрос так и висеть в воздухе.

– Стоп, так твоя мать с России?

– «Из» России, Михоэль.

– Ох, прости, не знал, как правильно произносится. Получается, ты говоришь на русском?

– Пытаюсь не забыть, каково это.

– И ты понимаешь эти народные песни?

– Да, понимаю. Там слов-то не так уж и много, – наконец улыбаюсь в ответ, согревая салон разлившимся уютом, потому что так всё встало на свои места, и мы, уже в который (третий) раз просто произносим слова своими ртами, а не (как бы очень хотелось) заталкиваем в них, друг в друга, свои языки, сплетаясь в диком поцелуе.