Рома Джин Эйр - Между солнцем и луной. Что всего дороже

– Хах, ты прямо так хорошо помнишь этот день?

– Я помню его слишком хорошо, понимаешь. У всех бывают такие катастрофически хреновые дни, которые, как бы ты не силился, ты не можешь забыть, и помнишь каждую сраную деталь, типа, какое было небо, или, шел ли сильный дождь, или что тебе сказали родители за завтраком, или что тебе сказали врачи.

– Врачи?

Оговариваюсь второй раз, и это уже действительно клиника.

– Я опять же утрирую.

– И что же за интернат?

– Ну, скажем, для одаренных детей.

– Хах, то есть Ингеборга была одаренным ребенком?

– Я была слишком одаренным ребенком. Мик, меня в неполные пять лет привели в младшую школу, понимаешь, – поворачиваюсь в его сторону и смотрю в упор, первый раз за весь вечер.

– Это как-то странно. Ты же совсем маленькая была. Почему твои родители решили так сделать?

– Просто они любили друг друга больше, чем кого-либо в принципе. Может быть, я им просто мешала, не могу теперь сказать точно.

– А где, кстати, они сейчас? В Дании? Или в России?

Инге?

Ингеборга?

Ты опять за своё?

Ну, хватит.

Очередной светофор загорается красным, и Михоэль, наконец, может посмотреть на меня.

Я всё также сижу и откровенно пялюсь на него, совсем не моргая, не отводя взгляда, не способна даже пошевелить хотя бы мизинцем правой руки, и дышу через раз.

– Инге?

– Ах, да, они в Дании сейчас.

«Знаешь, Мик, так, навечно в Дании»

– Ну, вот ты наконец и ответила, откуда ты.

– Я из России.

– Неа, нет-нет, ты из Дании.

– Нет. Мне кажется, для меня вообще не создано страны.

– А как ты оказалась в Норвегии?

– Это длинная история.

– Расскажешь?

– После окончания института и возвращения к родителям, я решила переехать сюда. Ах, ну да, в принципе, вот и вся история.

– А почему Норвегия? У нас же, вон, Швеция еще под боком. Сейчас бы каталась на американских горках в Лисеберге или попивала коктейльчики из ледяных бокалов в Юккасъярви.

– Моя жизнь и так сплошные американские горки, – хмыкаю в ответ.

«Моя болезнь»

«Я чуть ли не сказала моя „болезнь“, вместо „жизнь“»

«Я чуть ли не сказала, что моя болезнь, как американские горки»

– А вот почему именно Норвегия – это и есть та самая длинная история, я опять всё перепутала, – еле заметно улыбаюсь.

– Поделишься?

– Не сегодня, бро.

– Бро? – Михоэль всё-таки оторвал взгляд от дороги и быстро оглядел меня почти с ног до головы, если это вообще возможно в сидячем положении. – Ты слишком красивая, чтобы я тебя называл «бро».

– У меня много других плюсов, как у бро, – лавовое плато, остывшее после Мэтью Макконахи, начинает своё движение, плавясь, и заливая бешено колотящееся сердце. Глупое сердце, успокойся, он всего лишь назвал тебя красивой, ты слышало это тысячу раз, хоть и от ненужных тебе людей.

– Например? – Михоэль демонстративно разглядывает летящий перед нами мокрый асфальт.

– Я замечательный второй пилот, особенно, если принимать тот факт, что я лесбиянка.

– Ты не похожа не лесбиянку, – куксится Михоэль.

– Как это не похожа! – обиженно вскидываю руки, – очень даже похожа.

– Нет.

– Да!

– Нет!

– Да, – демонстративно скрещиваю руки на груди, – ты, как истинный бро, должен принимать меня такой, какая я есть.

– Я итак принимаю, броу, – делая акцент на «броу» отвечает Мик.

– Прекрасно, я люблю девочек, договорились?

– Нет.

– Михоэль! – почти выкрикнутое имя заставляет его лишь начать смеяться, – давай сойдемся хотя бы на «би».

– «Би»? – сквозь три смешка выдавливает Мик, – окей, я согласен. Если тебе полегчает, – и опять продолжает смеяться.

– Да, мне полегчает! Спасибо, броу.

– Красивая песня.

– Что? – моя правая бровь лишь недоуменно взлетает вверх.

– Ну вот которая всё это время играла, как там она называется?

– «Птаха».

– Птаха? Это очередное странное русское слово?

– Это небольшая птичка, просто устаревший вариант.

– А на каких языках ты еще говоришь? Норвежский, русский, я так понимаю, немного арабский, да?

– Хах, немного арабский.

– Зачем он вообще тебе понадобился?

– Это долгая история, Михоэль.

– Рассказывать мне её сейчас ты конечно не будешь.

– Не буду, – ухмыляюсь, – еще будет время рассказать тебе дурацкие истории из моей юности.

– Пф-ф, юности? Ты всего лишь на два года старше меня, тогда я должен себя чувствовать тоже дряхленьким или что?

– Тебе двадцать? – пожалуй, первый нормальный вопрос за сегодняшний вечер.