Наталия Ермильченко - Ахейя. Сказка, рассказанная в лифте

– А я скажу, что надо сперва старую машину поискать. В нее уже деньги вложены, понимаете, а мэр ее любому разбойнику готов отдать. Есть проблемы – решайте. Регулируйте, чините, проводите воспитательную работу. А то сразу – выбрасывать. Пробросаются.

– Ну, тогда и сказка по-другому пойдет, – согласился Шуроня.

– Прямо и не знаю, Паша, – отвечает мэру Ленюшка Мамохин. – Привык я к ней что-то. Давай-ка ты мне отпуск на двадцать четыре рабочих дня. Может, найду Серафиму.

– А улицы-то, Мамохин, улицы-то кто мыть будет эти двадцать четыре дня? – спрашивает мэр. – Мне хоть и жаль денег на новую машину, но я тебе так скажу: уж больно ты с выдрой этой носишься. Потому только и даю тебе отпуск, что человек ты хороший…

А Ленюшка к тому времени стал то и дело убегать из дома в Центральный парк имени Двух Лермонтовых.

Оба Лермонтовых – на самом деле один и тот же Михаил Юрьевич, «парус одинокий». Он в городе вообще-то никогда не жил, но однажды, говорят, по нему проехал. И не как-нибудь сторонкой, стремительно, а основательно, с ночевкой. Дом, где он заночевал, потом сгорел. Но почему-то все знали, что стоял он на территории нынешнего парка. И городские учителя часто спрашивали мэра, отчего это место никак не отмечено. А то можно было бы как-нибудь отметить, чтобы в день рождения Михаила Юрьевича школьники там читали, к примеру, стихи.

Мэр-то не против был. Он думал сначала прикрепить к воротам парка мраморную доску с золотыми буквами, чтоб стихи читали возле нее. А потом неожиданно под настроение взял да и объявил конкурс на лучший памятник Лермонтову. Не учел только, что скульпторов в городе всего двое, и оба его друзья. Поэтому, чтобы никого из них не обижать, пришлось установить в парке двух мраморных Лермонтовых: первый стоит и смотрит куда-то вдаль, а второй сидит и смотрит на первого.

Но Ленюшка в парк бегал не памятниками любоваться. Просто маялся он, не знал, правильно ли сделал, что Серафиму бросил, вот и не сиделось ему на месте. На качели, карусели, на белок даже не глядел. По аллее по липовой отшагает туда-обратно, и домой.

А по той аллее гуляли каждый день две пенсионерки. Одну из них хотелось назвать бабулей, а вторую – нет. Бабуля была низенькая, полненькая, курносая, в черном сарафане с пуговками, а не-бабуля – высокая, солидная и сутулая; она носила старомодный костюм. С ними гулял пожилой спаниель без поводка.

Эти пенсионерки-приятельницы Ленюшку приметили. На третий день здороваться стали, а на пятый та, что повыше, с ним рядом остановилась и говорит:

– А вы знаете, молодой человек, тут неспокойно. Сюда по ночам разбойники заходят. Вы, если вечером гулять пойдете, с аллеи, смотрите, не сворачивайте. А то всякое бывает!

Ленюшка спорить не стал, сказал «спасибо» и дальше пошел. Мало ли какие у старушек причуды.

Ну вот, как мэр позвонил, Ленюшка и подумал: «Уж не в парке ли Серафима моя? То-то меня туда все тянуло…”. Выскочил из дома, на часы не глядя – и к Лермонтовым. А в парке уже ни души. Кроме, конечно, Ленюшкиной. Давно фонари зажгли. Так печально светили они среди темных деревьев на пустые аллеи, что хотелось немедленно убежать домой и напиться горячего чаю – и лучше всего с пирогом. Представил себе Ленюшка, что стоит где-то впотьмах машина его поливальная, перепуганная, бездомная, никому не нужная. И хорошо еще, если цела!

«Ох, тошненько!»

Завздыхал он и побрел по чернолесью от одного фонаря к другому. Кружил, кружил по каким-то дорожкам, и на такую вдруг набрел картину. Под одиноким фонарем сидел на лавочке человек и перекладывал книги с правой стороны на левую. Дело нехитрое, но ему, видно, нравилось. И каждую-то книгу он к свету поворачивал, листал, начинал читать, а потом, вроде как опомнившись, откладывал.

Ну, Ленюшка постоял, посмотрел – что ж: охота человеку ночью в парке книги перебирать – и ладно. Он в компанию навязываться не собирался, решил только мимо по аллейке пройти. А чудак-полуночник, душа книжная, едва Ленюшка с лавочкой его поравнялся, как встрепенется вдруг. Одну книгу выронил, другую схватил… а дальше свет фонарный вроде зеленым стал. И погас.

– Как! – испугался Федор Коныч. – Это что же – покушение на жизнь? Значит, не стало больше в том городе хорошего человека Ленюшки Мамохина? Ну, знаете, молодые люди, мало того, что в темном лифте возите, так еще и сказки рассказываете с плохими концами!

Он забился в угол и еще раз попытался вспомнить «Правила пользования лифтом», но вспоминалось почему-то, как бывшая лифтерша Клавдия говорит: «А у меня в молодости глаза были с поволокою…».