Наталия Ермильченко - Ахейя. Сказка, рассказанная в лифте

Федору Конычу стало неловко, что его так долго уговаривают.

И он добровольно закрыл за собой сперва железную дверь, потом обе створки внутренней двери лифта. Мир исчез. Остались только тускло светившаяся формула поваренной соли, да металлический блеск двух глаз. Кнопки пропали из виду вместе с остальным миром, но лифт сам собой начал подъем. Вот в щели между створками промелькнул бледный свет – миновали второй этаж; потом кабина снова окунулась во мрак.

Полоски света успокаивали. Федор Коныч по ним считал этажи. Когда проезжали четвертый, послышался крик бывшей лифтерши Клавдии:

– Ой, опять мимо! Стой, стой!

Выскочив до половины на пятый этаж, лифт неожиданно остановился.

– Трос крученый! – прорычал Вахрамей. – Чего машину нервируют!

Формула поваренной соли расплылась, и «дым» заклубился между Федором Конычем и панелью с кнопками цветком хризантемы, распространявшим запах машинного масла. Вахрамей надавил кнопку, лифт поднялся еще чуть-чуть и в глухой части шахты между пятым и шестым этажами встал окончательно.

– Что, застряли? – спросил Федор Коныч слабым голосом.

– Да, похоже на то, – согласился лифтовой. – Надо ж было тетке этой встрять! Лифт – он трепетный механизм, понимаете? С ним надо спокойно разговаривать, а она – «Ой! стой!»…

– Это кто там лифт держит? – закричала снизу Клавдия и застучала кулаком по железной двери в шахту.

– Клавдия Алексеевна! Клавдия! – окликнул Федор Коныч, нащупав щель между створками и приникнув к ней, но Клавдия не услышала.

– Не нужна тут истеричка эта, – сказал Вахрамей металлическим голосом. – Сами справимся.

Из шахты сильнее повеяло машинным маслом, Федор Коныч выпрямился, и вовремя. Створки приоткрылись, и в кабину вплыла новая порция «дыма». На Федора Коныча уставилась еще одна пара глаз, только эти блестели мягче – как латунь, а не как нержавейка.

– Напарник мой, Шуроня, – представил Вахрамей.

– Доброго здоровья, – вздохнул Федор Коныч.

– Доброго, – согласился Шуроня. – Ну что, сидите?

Федор Коныч понял, что с удовольствием бы сейчас присел на что-нибудь, и загрустил.

– Надо диспетчеру звонить, – сказал Вахрамей. – Пускай мастеров присылает.

– А я уже вызвал, – сообщил Шуроня.

– Приедут? – оживился Федор Коныч. – Скоро?

– Ну, подождать-то придется…

– Мне нельзя, – сказал Федор Коныч. – Мойва потечет…

– Что?

– Я рыбу коту купил, – объяснил Федор Коныч, – Мурику. У него еда кончилась.

И Федор Коныч представил себе, как жена Лёлечка говорит: «Мурик! Ты моя ласточка! Федь, он рыбки хочет. Ты ему принес рыбку? Это что такое? Мойва? А почему не пикша? Да не будет он твою мойву, он пикшу ест, я тебе сколько раз говорила! Старый колпак! Денег для кота пожалел. Чем вот его теперь кормить?» Почему же это – «старый колпак»? Разве по-другому нельзя? Все на нервах, понимаете, все на нервах… Теперь вот еще и в лифте застрял.

Федору Конычу и прежде случалось застревать в лифте, но не в темном. В темном страшнее. При свете он себя не чувствовал таким беспомощным. Можно было побеседовать с диспетчером, потыкать кнопки; иногда это помогало. Если нет – можно было постучать погромче по стенке кабины, и в конце концов кто-нибудь из жильцов откликался. А сейчас он в лифте вроде не один, но что это за существа? Явно не люди. Больше всего ему хотелось оказаться дома, и не с этой мойвой, а раньше, еще до того, как Лёлечка послала его за рыбой.

– Он и сам бы поехал, только ему время надо, чтобы успокоиться, – ворчал между тем Вахрамей. – Так-то он исправен, просто старенький стал, из-за всякой ерунды дергается.

– А как его успокоить? – заинтересовался Федор Коныч.

– На него сказки хорошо действуют, – ответил Шуроня.

Ответ озадачил Федора Коныча. Сказки – это же для детишек, понимаете ли, причем тут лифт? А! Старенький стал – впадает в детство, как говорится? Найдя неожиданное объяснение, Федор Коныч сам себе удивился, а вслух сказал:

– Так может, и сейчас, я извиняюсь… если это ускорит…

– Рассказать, что ли, попробовать?.. – обратился Шуроня к напарнику.

Вахрамей встряхнулся, отчего стал напоминать пружину, широкую по краям и чуть зауженную в «талии».

– По сказкам ты специалист.

– Тогда не перебивай…

Шуроня поморгал, поплескал «дымом» и разместился напротив Федора Коныча, на стене, у панели с кнопками.

– Жил в одном городе… – начал Вахрамей.

– Я тебе что сказал! – возмутился Шуроня. – Не лезь!