Михаил Лучко - Сезон Хамелеона

Я ожидал ответного монолога, поэтому не стал вываливать все негативные эмоции относительно несчастной нашей пьесы, а припас ещё некоторые шаблонные тезисы, но отпора не последовало. Профессор медленно поднялся, неряшливо перекинул через предплечье свой тёмно-серый плащ, полрукава которого, в итоге, прилегло на пол; дрожащими пальцами подцепил немного помятую шляпу и побрел к выходу. Но после нескольких шагов плащ оказался на полу уже полностью, так как Лисицын неминуемо наступил на волочащийся по ковровой дорожке рукав и, качнувшись, машинально взмахнул рукой. А, спустя долю секунды, шляпа его, как бы завершая комический трюк, вылетела из вскинутой десницы и, насмешливо кувыркнувшись, приземлилась под одним из зрительских кресел.

– Играйте, как хотите, – профессор не стал поднимать с пола детали своего гардероба и, обессиленный, гордо покинул зал. Без верхней одежды, но с прямой спиной…

На всякий случай, я решил сразу не выбегать из театра и прыгать в киношный транспорт, а немного задержаться в декорациях неготового нашего спектакля. Пять минут роли не сыграют, а резко сбрасывать накопленный конфликт и, как ни в чем не бывало, нестись по своим делам (да ещё на глазах у коллег!) выглядело бы подозрительно.

Попрощавшись с ещё не успевшими уйти партнерами по валидольной премьере, я с подчёркнуто грустной физиономией отправился к служебному выходу. Мгновенно срисовав во дворе

ждущего меня водителя и убедившись, что оскорбленного режиссёра-постановщика поблизости нет, а наступающий вечер ранней осени невероятно прекрасен, я поменял выражение лица и спокойненько потопал к машине. В конце концов, в кино опоздать невозможно…

3

Спектакль наш не был готов и перед самой премьерой. Но самым страшным оказалось даже не это, а возникновение у меня ещё одного съёмочного дня накануне генерального прогона. На подобное самоубийство я, естественно, никогда не отважился бы, но часть натурного материала оказалась бракованной, и её необходимо было переснять. Причем, сделать это при дневном свете, поэтому ехать на съёмку после репетиции не представлялось актуальным. Планировщик слёзно умолял освободить именно завтрашний злополучный день: мол, горим, натура уходит, из всех графиков выбиваемся, обещаем двойную ставку, московская «звезда» даёт только это число и так далее…

Ну что ж… Если меня не сняли с роли за неделю до премьеры, то уж за пару дней не уберут и подавно. Только вот как объяснить в театре сложившуюся ситуацию? Сказать правду – даже не смешно, такой вариант не стоит и рассматривать. Снова устроить конфликт двух художников – тоже хлипкая затея… Вторично, подозрительно… Линять со спектакля, отказываться от роли – как минимум, поздно… Так или иначе, завтра предстояло провернуть какую-то аферу…

Узкая щель между дверью моей комнаты и коридором посредством вторжения собачьей морды стала постепенно расширяться, и, забавно сопя и переваливаясь с лапы на лапу, ко мне засеменил соседский таксёныш. Своим домом он считал всю квартиру, а не только квадратные метры своих хозяев.

– Муля, куда отправился! Ну-ка домой! – приближался из коридора голос соседки. – Вот невоспитанная собака! Паша, вас к телефону! – уже показалась в дверном проёме Лена – хозяйка принюхивающегося ко мне пса. – Ради бога извините! Он у меня ещё молодой…

Телефон, как и полагается в коммунальной квартире, находился в коридоре, и интимность разговора всегда исключалась. Тем более что звонила Танька – я и при встречах-то с ней предпочитал разговорам телесный контакт, а уж по телефону и

вовсе не любил сотрясать воздух. Ей же, впрочем, как и любой женщине, было просто необходимо хотя бы иногда слышать в свой адрес нежные слова, на что в гигантском коридоре довольно-таки населённой коммуналки я был абсолютно не способен. Беспомощнее моя органика выглядела, разве что, в нашем новом неготовом «шедевре».

– Павлик, почему ты не звонишь? Я очень соскучилась…

– Ну, ты же знаешь, у меня выпуск спектакля…

– Может быть, приедешь сегодня – я оливье настругала…

– Тань, извини, сегодня точно не смогу! Что не съешь, убери в морозилку, – я вдруг вспомнил, что у меня на кухонной плите кипели пельмени. Чёрт! Сейчас разварятся в кашу! Рука с телефонной трубкой рефлекторно заёрзала по щеке. – Слушай, давай я перезвоню!!

– У тебя гости?

– Нет, просто не могу сейчас говорить! Через полчаса, ладно?! – я намеревался не только спасти ужин, но и употребить его горячим.