Артём Бордовский - Мать моя женщина. Психологическая повесть

– Ужас.

Если бы не эта рыба, то я встал бы и ушёл прочь – так мне стало противно от того, что, казалось, он совсем меня не слушает. Но я свалил всю вину именно на рыбу и моё отвращение к ней.

– Как ты можешь есть её?.. Ты бы мог 50 косарей отдавать за то, чтобы ваш дед не выходил из комнаты и не искал тут свои очки?

– Какой дед?

– Ну, отец твой.

– А, ты про тятьку, что ли?

– Про тятьку?

– Ну, ты за батю моего спрашиваешь или про какого деда?

– Господи… да.

– 50 штук за тятю и ещё десятку за его кошку придётся выложить, хотя десятки многовато, дешевле её кормить всё-таки… да и тятю тоже.

– Господи, неважно… не в этом дело.

– Погоди…

Этот несносный селёдкоед, этот сын какого-то тятьки, безалаберный отец семейства, ненавистник кошек, этот недоделанный оленевод решил налить себе компотику. Он сбивал меня с мысли каждый раз. Я не мог ни сосредоточиться, ни пожрать нормально. Он то предлагал выпить, то закусить, то вертелся на стуле в поисках салфеток, то ронял вилку. Кто-то заходил на кухню, стучали в стенку и доносились Ленкины угрозы, потом происходило что-то ещё. Меня раздражал тот факт, что мы треплемся ни о чём вот уже который час. Всё, что мне нужно было от него – это душ, еда, ночлег, и выяснить, что с моей матерью и как с ней дальше поступить. Всё остальное не представляло для меня никакого интереса. Его маслянисто-рыбные пальцы хлопнули меня по локтю:

– Ага-ага!

– Короче! Недавно я решил прочесть одно из писем, просто случайно оказалось в руках. В нём говорится, что у матери плохое психическое состояние. Ей требуется медицинская помощь. Уведомляют, что в случае неявки за ней она будет помещена в психиатрическую больницу.

– В Кащенко?

– Я не знаю. Кто это? Зачем ты меня об этом спрашиваешь?

– Ну, дальше что?

– Ничего. Необходимо подписать какие-то документы. Решить наследственный вопрос. Вот я и прилетел.

– Ты же говорил, что тебе начхать на неё.

– Там речь идёт о наследстве. Хоть что-то я должен поиметь с матери? В конце концов, можно оплачивать её жизнь хотя бы из её же денег, потому что больше расплачиваться за её жалкое существование своими денежными средствами я не намерен.

Если бы я только мог вспомнить, чем закончился вчерашний разговор, то не испытывал бы такого волнения, заходя в приют для престарелых. В тот самый, в который двадцать лет назад я определил свою мать. Мог ли я испытывать угрызения совести сейчас? Нет. Ни капли. Мог ли я переживать о том, как мы встретимся с ней? Нет. Ни один мускул не дрогнет при встрече – я это прекрасно знал. Причина волнения заключалась в другом. Как сейчас будет решаться так называемый «мой вопрос», а именно дальнейшее моё существование. Оно напрямую зависело от местопребывания матери. Моя работа, мой быт, моё законное свободное время – всё висело на волоске. Как же я от этого устал! Я чувствовал – меня вновь ждет дилемма: «Что делать с матерью?». Этим вопросом время от времени я задаюсь всю жизнь. И вот опять! Если дальнейшее содержание в приюте невозможно, значит, я буду вынужден забрать мать к себе. А если не прикладывать никаких усилий и позволить им перевести её в сумасшедший дом, то вместе с ней уйдёт и всё наследство, доставшееся от деда, а оно немалое. Главное сейчас – убедиться в степени вменяемости матери. Насколько у неё вообще поехала крыша и поехала ли?! Только что говорить в таких случаях? В каком виде я предстану перед персоналом приюта? Как бы не стало стыдно. Хорошо, что Вовка рядом. О чём мы вообще вчера вели с ним беседу? Голова была забита всяким хламом, начиная от дедовых… тятькиных, блин, очков и заканчивая «псом Горбатым», которого мой друг проклинал за развал страны каждый раз, когда обращался к воспоминаниям о своём нереализованном прошлом. Поспали мы часа четыре от силы.

– Ты вчера заикнулся про какого-то человека, которого нужно найти, – утром спросил Вовка.

«Продолжаем!», – обречённо подумал я. Но тут же осознал, что, оказывается, он слушал меня вчера. Этот бобровообразный мужичок, по имени Вовка, с редкими усиками под картофельным носом, проявлял необоснованный интерес к моему делу о матери. Может, раздул свои пухлые щёчки в надежде, что перепадёт и ему зернышко от предполагаемого наследства? Я молчал. Из-под его воротника выглядывала замызганная тельняшка, в которой он просидел сегодняшнюю ночь, и в которой, видимо, так и спал. В таких тельняшках ходят все моряки, подводники или авиация. Различия только в густоте цвета полосок. Для меня они были все на один цвет. Подобную тельняшку я хорошо помню с детства. Она всегда сохла на батарее рядом с моей кроваткой. Это была отцовская тельняшка, оставшаяся у него от службы на флоте.