Александр Строев: Штукатурное небо. Роман в клочьях

– Все, война окончена, – сказал он. – Я пришел дать тебе новую жизнь. Продавай дом, корову и лошадь, собирай дочь. Свиней – вообще побоку! С твоей силой ты везде найдешь себе место. Ждать тебе больше некого, а мне некогда. Мы навсегда уезжаем в Москву. Так наступал на подмётки всей прошлой жизни июнь Одна тысяча девятьсот сорок пятого года.

Михаил Борисович Сизов был года на 4 старше Шуры. Он был доцентом МГУ и кандидатом физико-математических наук. Половину войны проработал в Москве, готовя инженеров военной авиации к скоропостижной службе. Когда же исход войны зашел в тупик, его отправили поднимать тыловой институт в городе, неподалеку от которого жила Шура. Он снимал комнату по соседству у одинокой Капитолины со взрослой дочерью, но за два с лишним года оставался совершенно незамеченным ни в поползновениях на дочь Капы, ни на саму хозяйку, ни на близкое ее окружение в лице женского пола. Со строгим математическим расчетом он ждал назначенного дня 19-ого мая 1945 года, когда сельсовет беспрекословно должен был выдать свидетельство о прекращении брака между Александрой и Владимиром за сроком давности с момента получения ею последнего извещения с фронта, в чем и убедил Шуру. Растерянная с виду, но воодушевленная прямолинейностью Михаила 20 мая она вошла в дом, куда Михаил перенес уже свои вещи, с бумажкой на которой подсыхали еще печать и чернила. Рукой председателя сельсовета, наделенной юридической силой, было аккуратно выведено, что больше она не является Кирпичевой, а на один единственный день становится снова Чулковой, чтобы 21 мая раз и навсегда получить свой новый автограф, свидетельствующий о ее вменяемости и дееспособности – Александра Сизова. В тот же день Капитолина и ее дочь неожиданно нагрянули в избу и сильно разбили и поцарапали Шуре лицо.

Тех, кто был способен принимать окончательные и бесповоротные решения, война приучила делать это быстро, чтобы выживать в надежде на то, что скоро все образуется.

Что обещала Москва было неясно, но возможность в корне изменить и участь свою и всех грядущих впереди поколений на 32-ом году жизни буквально-таки помутила Шуре сознание и наполнила ее новой силой для новых свершений.

С момента регистрации брака с Михаилом прошло ещё около года. Завершались его тыловые дела, искались покупатели на дом и скотину, повсеместно в деревне справлялись то очередные поминки, то долгожданные встречи, Люда носила дяде Мише дневник, он проверял у нее уроки и учил выговаривать слово «папа».

И вот в мае 46-ого, который одной рукой неотступно отодвигал войну, а другой приближал годовщину Великой Победы, в небе разразился гром и хлынул дождь с такой силой, что смыл всю пыль, осевшую за год на память, обнажил проталины и канавы, устланные сосновыми досками, отчего дорога уже не казалась такой ровной. Еще издалека в окно Шура заприметила промокшего насквозь почтальона, который со скрипом вращал педали ржавого велосипеда. Неотвратимо он приближался к ее дому. Накрывшись дерюгой, она подошла к калитке, когда почтальон поравнялся с нею. Он завалил велосипед на бок, порылся в сумке и, дрожа то ли от дождя, то ли от вести им привезенной, протянул Шуре размокшую телеграмму.

СКОРО БУДУ УБЬЮ ОБОИХ ДОЧЬ ЦЕЛУЙ ТЧК ВЛАДИМИР

На другой день дом со скотиной были проданы за бесценок. За ночь Шура с Михаилом, которого теперь она нежно называла – Минчик, собрали все самое необходимое, утром забросили добро в подъехавший грузовик и через час уже были на станции, а через три дня в самой МОСКВЕ.

От судьбы бежала Шура или к судьбе было неведомо, но впереди ее ждала Новая жизнь, впереди ее ждали абсолютно счастливые дни. Так она грезила, дремав на плече у мужа, крепко сжимая подвязанные под грудью деньги. Люда спала у нее на коленях, когда паровоз в клубах дыма с пронзительным свистом, замедляя ход, приближался к столице.

Дом был полон гостей. Все поздравляли Михаила и Шуру, знакомились, радовались, желали счастья, вели умные беседы и дружно пили вино за Победу. За считанные недели заброшенное жилище мужа, которое стояло на берегу реки Фильки, Шура привела в такой отменный порядок, что и внутри и снаружи он блестел, как отполированный трофейный рояль. Все были потрясены вдохновением и усердием молодоженов. Огород вокруг дома благоухал цветами и сыростью готовых вот-вот плодоносить грядок.

– Где ты откопал такую хозяйку, – с завистью спрашивали у Михаила сослуживцы, когда в выходные дни он вскапывал яблони и окучивал кусты картошки.