Денис Пиюк - Война и мир солдата Ивана Мухина. Рассказы о человеке внутри войны

Но политрук Багров ранен не был. Он лежал на спине, тяжело и редко дышал, лицо его было белое с синевой, а губы серые, и он явно умирал.

Он силился что-то сказать, глаза его то и дело закатывались, но когда Ваня наклонился над ним, с трудом посмотрел на него политрук и прохрипел:

– А, Ваня… Иван… Сердце моё никудышное, помираю я, Ваня.

– Бросьте, товарищ политрук, Вы даже не ранены!

– Заткнись, – отрезал Багров и замолк, а затем сунул Ивану в руку пистолет и продолжил, с трудом выговаривая слова:

– Не хочу на поле боя сдохнуть от сердечного приступа, пистолет возьми, как помру – выстрелишь в меня. Пусть дети знают, что погиб в бою, грех на душу не возьмешь, покойник мертвее не станет…

Тучное тело политрука свела вдруг страшная судорога, глаза закатились, и он затих, и Иван тут же оттолкнул его пистолет от себя, но взгляд политрука снова на секунду стал осмысленным, он толкнул пистолет Ивану и серым вялым своим ртом выговорил:

– Стреляй, Иван! И ничего не бойся. Пуля тебя боится…

Затем тело его обмякло, он перестал дышать совсем, а серые глаза с тревогой уставились в синее небо.

Иван оглянулся по сторонам: кругом лежали только тела погибших, рота убежала далеко вперёд. Иван взял пистолет и очень быстро выстрелил в политрука, и тело от выстрела вздрогнуло, и вырвался из мёртвого рта страшный и нелепый звук, словно покойник икнул.

«Господи помилуй», толи подумал, толи проговорил Иван, схватил свою винтовку и побежал дальше, догоняя роту, и догнал, и вскоре увидел первого фашиста и тут-же выстрелил, и едва подумав, что вот сейчас, в эту секунду он убил первого своего врага, он выстрелил еще, и снова побежал, чувствуя в себе, в тщедушном маленьком теле своем невиданную силу, и тут-же выстрелил снова, и упал замертво еще один немец, и что-то Иван кричал перепуганным растерянным солдатам, подбадривая их, и снова стрелял, и убивал врагов одного за другим, и опять бежал вперед перепрыгивая через рытвины и тела убитых немцев и наших… Время неслось с сумасшедшей скоростью, не было ни страха, ни усталости, ни боли от стертых до крови ног, Иван – маленький тщедушный солдат нёс смерть врагу, неистово мстил за отца, за политрука и за больную мать, и за всю Родину…

Пуля со страшным свистом попала ему прямо в грудь.

Иван, оседая на внезапно ослабевших ногах, услышал какой-то страшный хрип и бульканье, и подумал, что, наверное, с таким вот звуком душа выходит из тела, а потом мир замигал, словно неисправная лампочка, а Иван только и успел подумать, что политрук его всё-таки обманул, ведь эта пуля его совсем не испугалась…

Потом синее небо навалилось на него всем своим немалым весом и почернело, и Ваня умер.

Интересно, рай или ад? Если бы рай – то, наверное, не было бы так больно, а если ад – то не было бы так мягко, тихо и тепло, а еще чей-то голос не говорил бы какие-то хорошие, ласковые слова. Что это были за слова, Иван разобрать не мог, да и не видел ничего, кроме белой пелены, а непонятные слова произносил, скорее всего ангел, хотя в школе говорили, что никаких ангелов нет, а бабушка говорила – есть.

Неизвестно, сколько прошло времени, но вскоре зрение вернулось к Ивану, и тогда он убедился, что никаких ангелов на свете нет, а есть строгий доктор с лысиной, с сомнением глядевший на Ивана, и медсестра с круглым бледным усталым лицом и голубыми, как небо глазами.

– Очнулся-таки, – констатировал доктор и крякнул.

– Пуля… меня боится, – выдавил Ваня, не узнав собственного голоса.

– Ты это в бреду сто раз повторял, весь госпиталь знает, – сказал кто-то с соседней койки, кого Иван не видел, и лысый доктор с медсестрой по-доброму усмехнулись, а потом доктор строго добавил:

– Ну чтож, выздоравливай. Вояка ты теперь никудышный, но Родине еще пригодишься, – и вышел вон.

Медсестра поправила Ивану подушку и тоже собралась уходить, когда Иван набрался храбрости и спросил:

– А как Вас… зовут?

– Маша, – ответила медсестра, улыбнулась и ушла вслед за доктором.

– Маша, – тихо повторил Иван, погружаясь в тяжелый, но очень нужный ему сон.

Во сне снился ему политрук Багров, его широкое красное лицо украшала довольная улыбка, был он здоров, подвижен и весел.

– Неужели ты думал, что я тебя обманул? – спрашивал политрук с напускной строгостью, – сказал же – пуля тебя боится! Ну, одна попала, так ведь и та испугалась! Ведь ты жив!

– Да, – гордо отвечал Ваня, – пулю-то вынули, вот она, а я живой, – и он протягивал на ладони маленький кусочек свинца, чтобы политрук посмотрел на его пулю, а Багров отмахивался и говорил: