– Как так одна?
– А вот так. Здесь, в городе больше никого нет.
– Может из соседних деревень кто приезжает погостить, или из соседнего города? – мямлю я.
– А соседних городов и соседних деревень тоже нету, – говорит, да так, знаете, беззаботно, словно у нас каждому гражданину по персональному городу полагается.
Заходим мы в здание вокзала, а там птицы каменные на стенах, и у каждой птицы глаза светятся, и головы нам вслед поворачиваются, словно бы следят, а на стене расписание поездов висит, и буквы по этому расписанию сами по себе бегают туда-сюда. Что говорить, удивительный вокзал, какой там Саратов.
А немного в стороне – буфет сверкающий. Как будто не буфет это, а операционная хирургическая. Бутылки стоят различные, пирожки да булочки, бутерброды… Аж засосало под ложечкой. Жаль, буфетчицы не видно. И словно бы прочитав мои мысли, Катя спрашивает:
– Не хотите ли чаю, Пётр?
– Хочу, – говорю. Очень.
Заходит после этих моих слов она за прилавок, и сама мне чай наливает, и тарелку с бутербродами на стол передо мной ставит, и напротив садится:
– Буфетчицы тут нет, так что я уж сама за Вами поухаживаю.
– А Вы сами как же?
– С удовольствием, – сообщает она и наливает себе чай.
– Вы конечно удивлены, однако ничего удивительного здесь нет, – говорит она, – в моём городе может остаться лишь тот, кто захочет в нём остаться. Пока вот никто не захотел, поэтому гости есть, а жителей нет. Но впереди очень большая жизнь, и кто-нибудь обязательно захочет здесь жить. А пока я встречаю и провожаю гостей, учусь чему-нибудь, читаю книги в библиотеке, катаюсь на велосипеде и рисую, иногда шью.
– Должно быть это очень грустно – так жить?
– Нисколько, тем более я не готова сказать, что когда-либо жила какой-то другой жизнью. Мне не с чем сравнивать, к гостям я привыкнуть не успеваю, а вот сами гости – наоборот, боятся здешней тишины, безлюдья и спокойствия. Может быть Вам здесь понравится, а может нет, и тогда ваш поезд – завтра утром.
Слушаю я её, братцы, и дума про себя, что мне уже здесь нравится.
Кому бы не понравилось?
Мы допили чай и вышли на городскую площадь, в центре которой стоял памятник неизвестному мужчине. Странный памятник: мужчина разводит руки в стороны и пожимает плечами, а выражение на лице у него было такое, как будто он восклицает: «не пойму!». Никогда я не видел таких странных памятников, если честно.
Вокруг площади стояли невысокие нарядные разноцветные домики в два или три этажа, все они были чистенькие, аккуратно выкрашенные и пустые. В первых этажах помещались всевозможные магазины и лавки, в которых тоже никого не было, а в стороны от странного памятника уходили опрятные улочки, опять же абсолютно пустынные. Чуть поодаль был виден купол небольшой церквушки, и это навело меня на новую мысль:
– А как же Ваши родители? Где они?
– Они там, – ответила Катя, указывая на церквушку.
Мы пересекли площадь и приблизились к церквушке, которая вблизи была даже меньше, чем казалась издалека. Огороженная легкомысленным забором, стояла она ровно в середине покрытого яркой травкой участка, а сбоку были видны два аккуратных надгробных камня. Я подошел ближе и увидел, что на одном было написано «мама», а на другом – «папа», а больше ничего не было.
– Вот, – сказала Катя очень спокойно, – они всегда были здесь, я их никогда не видела.
Я не нашёлся, что ответить, поэтому не ответил ничего, и мы молча пошли дальше.
Мы побывали в огромной библиотеке, уставленной по самый потолок пахнущими типографией книгами, побывали в какой-то странной школе, где по зелёной доске ползал сам по себе какой-то подозрительный мелок, чертя незнакомые мне формулы, зашли в полутемный концертный зал, в котором на сцене стоял одинокий черный рояль и была слышна музыка, но откуда она доносилась – понять было невозможно. А потом как-то плавно и незаметно мы оказались в диковинном парке, в котором росло такое, чего я даже на картинках в учебнике не видел вообще никогда.
Тут мы присели на белую аккуратную скамеечку, и я с удивлением обнаружил, что среди окружающих нас буйных лиан и всевозможных пальм запросто произрастают наши самые обычные советские огурцы, чуть поодаль журчит фонтан, у нас в руках вкуснейшее мороженое, и вообще вся жизнь видится такой прекрасной и удивительной, какой я никогда её не видел и даже представить себе не мог, что так бывает.
Мы грелись на солнышке и молчали, потому что было без слов очень хорошо. А пока мы молчали, я думал себе приблизительно следующее: ну его к чёрту этот Саратов! И Москву тоже к чёрту. Я не хочу никуда отсюда уезжать. Я останусь здесь жить с этой удивительной прекрасной Катей, чтобы она больше не стояла каждый день на перроне и не встречала непонятных пассажиров, для того чтобы на следующий день провожать их. Я буду жить в этом аккуратном чистеньком городе, он настолько аккуратный и чистый, что кажется ненастоящим, но вот ведь мы сидим вдвоем в парке, мы настоящие, мы на самом деле!
Читать дальше