Никита Цымбал - Блокnote

Жизнь казалась парадоксальной вещью. Я подавал заявки на национальные литературные премии, на фестивали молодой поэзии. Ждал итогов, жил, как перепел, фаршированный яблоками. Томился в собственном соку день за днём. И с каждым новым месяцем огонь в печи то разгорался, то угасал. Но сама исключительность жизни была в её тонких материях. Когда, ожидая какую-нибудь поэтическую премию, мне приходило письмо из книжного магазина касательно прозы. Когда в какой-нибудь провинциальной газете выходила обо мне статья. Внезапная новость, подрубающая на корню. Сбивающая общий тон жизни. Всё переворачивалось вверх ногами, и я уже не так ждал, не так верил. Это было временное послабление. Моменты, когда я оказывался на коне, всегда напоминали океан, который отступил. Как он отступает перед цунами. А я, только-только поднявший голову, всегда робко расправлял плечи, стоя к нему спиной. На оголившемся песке, которого никто никогда не видел. И когда приходил мой час, волна накрывала меня с лихвой. Фестивали – стихов не брали, премии всегда вежливо опускали мои работы в пустоту. И всё повторялось, как и впредь. Изнурительный период сбора материала, переработка, написание, редактура. Силы и время, которых для меня не существовало в привычном понимании. Их было предостаточно перед началом процедуры. Когда же я вставал из-за стола, горло саднило от сухости, виски пульсировали, живого человека внутри меня уже не присутствовало. Как правило, работал, ходил и ел мешок костей и мяса.

И бывали моменты, которые делают эту жизнь. Настоящие огни. Как фонарные столбы на дороге. Как солнечные питерские дни, мимолётные, тёплые, нежные. Одним из таких событий всегда были вечера в кофейне. С тем самым близким другом – Максом, мы заполняли собой весь воздух внутри небольшого здания. Наши слова и жесты, наши мысли были заразительны, как вирус. Мы оставляли свои отпечатки пальцев на стакане, и отпечатки дум наших вырисовывались на стульях, цветах и столах. А закрытие заведения мы наблюдали чаще, чем я видел тогда закат. При том что его величество занимало меня минимум пять раз в неделю. Это было наше место силы. Не знаю, вышло бы так, ходи мы туда по одному. Каждый день, всегда, несомненно там была компания, случаями бывало, что люди не вмещались в эти четыре угла. И вот спустя месяц моего особого быта жизнь, какова она есть, стала в колею. Друг уехал, сам кутёж стал сложновыполнимым делом. Все мои путешествия меж городов, домов и улиц вновь были уже позади, уже не во мне. Пути господни больше не сыты событиями, людьми. Я хотел перемен, едва закончились предыдущие, в том и была жизнь. Каждое новое действие во мне принципиально с приставкой Fresh. Как только она пропадает, часть моей магии, моего писательского мастерства, если это допустимо называть так, гордо растворялись. И вся деятельность сводилась к одному. Работа. Дом. Экзистенциальный кризис. Попойка. Ад. Утро.

Я стал чувствовать себя неважно после алкоголя. Решил – молодость кончилась. Коньяк вызывает изжогу, сердце как-то иначе боксирует в груди. Я понял, что это больше не Али порхает в моей груди. Каждый удар гораздо сильнее походит на стального Майка. Тяжёлые, периодичные, размеренные. Временами отправляющие меня в нокдаун. Я начинал умирать быстрее, в тот момент когда моё сердце замедляло ход. Здравствуй, противоречие. Но всё было тем не менее справедливо, и чем-то приходится платить. Я свои чувства умею убивать. Хладнокровно. Акулой проглатывая целиком в себя. Не было такого, какое не подавить. Там, где человек ломается, время делает своё дело. И оно никогда не давало осечек. Заметил такую пакость ещё. К сестре и дочери, особливо пока они малы были, страсть какой чувствительный. Всё могу съесть. Себя даже проглочу, надо было б. А эти двое, чёрт бы их побрал, как увижу их в разлуке, так рушится плотина, сердце будто сталелитейный завод изводится. Раскалённый металл гонит по жилам. Не могу ни сидеть, ни лежать, кожа воспаляется, как нерв. Так, помню, по юности в лагере был. Жил, боролся, ставил себя в обществе. А как приехали за мной, увидел сестру. Слёзы мои, громадины, какими великанами деланы, градом ударили. Не было мочи моей, и указом себе я не был. Разлезался на слои, как варёный овощ. Собой ни формы держать не мог, ни качества. Едва ли в тот момент я вообще что-то мог противопоставить самому себе, хотя и очень желал. Так и теперь сижу в комнате, вижу дочку, сводит всего от нежности. Извожусь тоскою, сколь есть мне снос. Сорвался. Решил ехать. С работы бегом, сломя голову на машину. И всю ночь вдоль горных узлов. Дорога дороге рознь, так и мне зачем-то за книгой книга. Шесть часов пути, три остановки. Два попутчика. Одно слово. Девушка на заднем. Села.