Никита Цымбал - Блокnote

Отношение моего водителя к дороге такое необязательное. Думаю, он не был атеистом: столько раз положиться на руку господа за десять минут мог только искренне верующий человек. Вся наша поездка строилась вокруг веры. Моей – в водителя, его – в бога. Гражданин инспектор верил в закон. В закон подлости, видимо. Вызывает он водителя, тот нежно, как к матери:

– Дорогой, что ты хочешь, без проблем, брат. Вот, держи, дорогой, – протягивает документы и выходит из минивэна. Жду. Рассматриваю стёртые кнопки приборной панели, дверных ручек. Этот аутентичный и сугубо интуитивный интерфейс. Смешно, наверное, наблюдать, как люди бьются в истерике, не понимая, как выбраться из этой адской колесницы. Несколько минут ожидания, второй инспектор у моего окна, искра, буря:

– Документики предъявляем.

В целом вы подумали верно. Бумаги мои лежат в багажнике минивэна, из которого нет выхода. Мои глаза выдают панику, тёплый уютный бушлат пускает слюну:

– Документы, говорю, предъявляем, чего сидим.

А мы не сидим, я поворачиваю голову вправо, размышляя о том, может ли хокку быть молитвой японским богам в этой машине смерти. Ответ – нет. Метод перебора, он же в простонародье – тыка, зажигает фары, гасит их, включаются дворники. Ручка непоколебима. Фуражка в азарте, водитель в лёгком бреду, я чувствую, как он медленно отрекается от меня. Ладони вспотели. Иду ва-банк. Не без труда опускаю стекло до конца и крайне вежливо:

– Не могли бы вы попросить моего друга открыть мне дверь? – мой друг слышит это и молчит. Немая пауза затянулась. Я нахожу глазами водителя и вижу, что его смуглое, но дико побледневшее тело медленно срывается с места и направляется ко мне. Он любезно открывает для меня все двери. Я достаю из портфеля паспорт, показываю.

– Пройдёмте в отделение, – говорит он мне.

– Собственно так я сюда и попал, а тебя уже досмотрели?

– Да ты чё, я воробей стреляный, не ссы.

Нас перебивают:

– Молодой человек! Да-да, вот вы. Держите документы, просим прощения за доставленные неудобства, – меня любезно доводят до металлической двери.

– Merci, господа.

Смотрю попутку, стоит мой минивэн, и это радует, именно теперь очень даже радует. Сажусь, водитель пристёгивает ремень и шёпотом говорит:

– Ай, брат, что ты так, они же как собаки, только ты повод дай, волки, волки, брат.

– Всё хорошо, не переживайте, – говорю я ему. – Всё чисто, – говорю я ему, и он замолкает.

За окном здорово темнеет, как и в моём будущем. Теперь отчётливо понимаю, что сегодня я никуда не заезжаю. Звоню своему близкому другу, единственному, что вяжет меня с новым городом, договариваюсь о встрече. До чего порой восхитительно иметь точку опоры, ведущую тебя так же надёжно, как свет маяка предупреждает об опасности. И дело не в том, чтобы всё разрешалось само собой. А в том, что любая проблема тебе становится по плечу, как та, что делится на два. По приезду мы обсуждаем возможности. Но как можно долго обсуждать то, чего у тебя нет de facto. И потому вопрос пятнадцати минут, и мы едем в отель Sirius попытать хотя бы малейшую удачу. Выходим на остановке, и я вдруг понимаю, что самое большое удовольствие от путешествия наступает тогда и только тогда, когда оно заканчивается. В этот же день адекватно и полноценно смог закончиться только я. КПП – три заветные буквы, дарующие пристанище всем заблудшим душам, даровал нам другие три буквы. Куда мы и вынуждены были отправиться. С заходом солнца погода стала скверной, даже совсем не курортной. Но мой дорогой ветеран, мой restaylingовый товарищ не давал мне мёрзнуть, то и дело вонзая отвратительные мизерные булавки в мои бока. И по ходу, перекидывая его с плеча на плечо, этот тряпичный садист пришпоривал меня всем весом котомки. В этот день спасти меня могло только банальное чудо. И оно было. Состояло из двух добрых людей. Они в такой крайней степени не должны были этого делать, в какой я остался перед ними в долгу. Тот день был истрачен только поздней ночью, после того как нас посадили за стол, накормили и после отправили спать. Сказать, что я чувствовал себя неловко – значит солгать. Я в корне-то и не знаю, какой природы было моё чувство, огромное и нестабильное. Оно, как хамелеон, трансформировалось из глубокого уважения в благоговение перед этими людьми. А утром всё началось вновь. Началось, не имея никакого к тому морального права. Я больше не мог волочить этот дизайнерский остов и сменил его на новенький чемодан. Жизнь стала чуточку краше. Тем же злополучным днём я перебрался в хостел. Одна комната которого заключала восемь человеческих душ, хотелось бы думать. Но проза жизни измеряется не в душах. В первую очередь это шестнадцать стоп, тридцать две пары обуви, двадцать четыре пары носков. Вещи, которые определяют хостел в первую очередь. Это уже потом у вас будут ширмы, светильники, розетки. В первую очередь будут люди. И начнутся они с приёмной. Какие-то полчаса у домофона, понадобившиеся администратору, чтобы испытать ко мне маленькую толику доверия. Вуаля – и я уже получаю ключи от заветного матраса. Отдаю кровные барыши за ночь, после добавляю вдвое больше в виде залога. И вот успешно пережиты двое суток. Да здравствует новый день.