Евгений Стефанов - Теку, или Испытывая жажду

Я ничего не ответил. Борис продолжил:

– Ну ладно. И какие проблемы волнуют тебя?

– Мусор.

…

– Нет никакой истины, потому что даже смерть обратима.

– Ну да, конечно. Такой вот способ избежать смерти – это поверить в то, что ее нет вообще.

– Рейнкарнация. Смотри. Я умру. Или нет! Я умру в моем теле, но тело продолжит существовать, оно будет утилизироваться природой: будет расщепляться, пока все его обитатели не заживут по-новому – где-нибудь в другом теле. Но то же и с душой! Она расщепится, перегниет и даст почву для новых душ. Поэтому я никогда не умираю, а только перехожу из одного состояния в другое.

…

– А у меня между прочим новость. Я стал отцом! – гордо выпятив грудь сообщил Борис.

– Поздравляю! Кто?

– Пацан – Алешка! В общем, будешь крестным?

– Я – крестным?

Можем ли мы страдать и сострадать? Проще страдать без сострадания… Истину вообще не произносят. Тогда о чем весь этот разговор? Крещение, посвящение – ничего конкретного. Даже если тебе принесут гречку с мясом, то это может оказаться просто размазня. Мда… Что-то я раскис.

В растерянности озираюсь вокруг. Улавливаю озабоченность на лицах одних людей. Взгляд безразлично скользит и замечает враждебность на лицах других. – «Чо уставился? Иди давай!»

Неподалеку что-то строят. Уже целую вечность строят. Первые лет десять вообще ничего не происходило – менялись только заборы вокруг стройки: деревянные, металлические, снова деревянные. Но вроде бы скоро достроят. На носу выборы. Им нужно успеть доделать то, что еще можно было не делать до сих пор. Кто-то там наверху спросил, теперь нужно ответить; нужно придумать, где взять еще денег. Придется им творчески подойти к этому – сплошные таланты, когда дело касается денег! А может оставить все как есть и назвать это «памятник застою»?

Я присмотрелся к стройке: сейчас там репетировали церемонию открытия. Я неподалеку – слава богу, не слишком близко к этому общественно значимому. В слова то и дело подмешиваются удары в барабаны: речь недостаточно выразительна. Но все же я в стороне, насколько громко бы ни били в барабаны, насколько сильно ни кричали в микрофон. Иногда меня отвлекают аплодисменты. Смотрю на собравшуюся толпу. Смотрю на все это социально значимое. Я делаю над собой усилие, чтобы смотреть. Пытаюсь приобщиться к происходящему. Между тем, душа лезет вон.

Собака катается по земле. Вся извалялась в пыли. Блин, зонт забыл! Собака… Мне снилась собака. Она гналась за мной. Я был в здании и убегал от нее вверх по ступеням. А потом разбился о стеклянную дверь. Сквозь эту дверь я увидел стеллажи с книгами. Их не достать: дверь заперта! Я прыгаю вниз, чтобы спастись…

Громыхнуло! Я с опаской посмотрел наверх: вороны кружили над замусоренным берегом реки, выискивая что-нибудь себе на обед.

Я перебрался на берег реки и лег в тени растущего там деревца (под ним лежало грязное барахло). Ай! Стекло поразбросали. Что ни говори, а с бабушкиным пирогом ни один чебурек не сравнится. Может, попросить как-нибудь маму испечь? Сегодня, пожалуй, не стоит…

Искупаюсь… Там, на берегу, у самой кромки, от скрипов изнывает лодка…

На веслах кто? Чья это лодка? Иль кто меня сбивает с толку?

Голова опрокинулась на скользкий грунт, я бултыхнулся в воду. Фу! Ил! Туда плыви – где поглубже.

Я плыву вдоль крутых берегов. Я не один – со мной мой друг Игнат. Он пытается раззадорить меня: то и дело заплывает вперед. Он так легко плывет! Я уступаю ему: нет настроения. «Ну ты и лентяй», – сказал он, и окатил меня водяными брызгами. – Сделалось холодно.

Игнат меня достал! Подождав, пока он отплывет подальше, я нырнул и поплыл к берегу. Еще немного… Теперь дыши, дыши!

Сижу на берегу реки и слышу, как Игнат зовет, потом оскорбляет меня. Его голос затихает. На реку ложится туман. Река теряет форму и обесцвечивается.

Время подобно торговой палатке с бесконечно разнообразными открытками-представлениями о том, что было, есть и будет. Как ни странно, но то, что будет – это единственное, что осталось на линии времени для меня. Меня? Меня нет. Я обнулился. Или нет? Что-то мешает – в ноге, – торчит бугорком. Стекло! Рана уже затянулась. Когда? Не помню – не важно.

Я помню лишь то, что был частью чего-то в самом деле важного, воспринимаемого мной и всеми теми, из чего это Что-то формируется, как совершенное. Я представлял собой деталь в большом механизме. Моя задача была – дополнять это Что-то. Как и всякая деталь, я мог сломаться, потому что в рамках целого несовершенен. И в какой-то момент я сломался…