Виктор Улин - Вернуться в Портленд

Я не интересовался девчонками как сущностью, считал их никчемными в совокупности.

Я не имел старшей сестры, за которой можно было подглядывать в период, когда мой мочеиспускательный орган начал ни с того, ни с сего твердеть.

Я не подглядывал даже за мамой.

Причем это диктовалось не тем, что наша ванная комната не имела окон. Я просто не ощущал потребности.

Помаявшись во снах, я научился работать над своим телом в единственно пригодном смысле.

Дальше пояснять не буду; знающий поймет.

Примерно так развивались многие советские мальчишки.

Но по естественным законам природы имманентная сексуальность не зависит от среды обитания.

В этом смысле я представлял бомбу с неисправным взрывателем.

С течением времени она не становилась менее опасной, рано или поздно должна была взорваться.

Так и произошло.

Теперь наконец перехожу к описанию вхождения в ад.

Но прежде добавлю последний штрих в картину своего детства.

Летом утро выходного дня начиналось с божественного аромата картошки, которую мама, встав раньше всех, варила на кухне.

Нынешняя картошка пахнет старыми половыми тряпками.

Отпуска у родителей были согласованными, всегда приходились на вторую половину июля.

Средств на полноценное времяпровождение где-нибудь у моря не хватало, мы втроем ездили в местные дома отдыха, иногда на турбазы.

Время выбиралось самое жаркое: иначе в условиях здешнего климата приходилось страдать от холодной сырости.

В лето описываемых событий папа с мамой сделали мне подарок.

Не дожидаясь семейного отдыха, они отправили меня в Москву.

Мамина старшая сестра когда-то училась в столице, удачно вышла замуж и осела там.

Дядя-москвич, врач по специальности, давно умер.

Тетя жила в двухкомнатной квартире с дочерью.

Двоюродная сестра носила несовременное имя « Зинаида » и училась в медицинском институте.

Ее фотографий я никогда не видел.

Кем и где работала тетя, уже не помню.

В те времена меня не волновали мелочи, я интересовался только самолетами.

Но я радовался любым новым впечатлениям.

Поэтому наполнился энтузиазмом.

Июнь был теплым по всему Союзу.

В Москву я перелетел без проблем, поскольку уже имел паспорт, а девушкам из отдела перевозок меня сдал папа.

Из аэропорта « Домодедово » забрала сестра, которой это поручили.

С первого взгляда она не показалась мне интересной – как, впрочем, и я ей.

Разница возрастов между школьником и студенткой означала различие статусов, не допускающих точек соприкосновения.

Зина встретила безразлично, но особого недовольства моим появлением не выказала.

Их старая квартира на третьем этаже не отличалась размерами, однако тетя летом жила на даче, оттуда ездила на работу, домой возвращалась лишь изредка.

Меня разместили в тетиной комнате, ближней к входу, сестре я не мешал.

Маленькая спальня дышала покоем, около кровати на полу лежала чья-то толстая шкура – кажется, кабанья – на которой мне понравилось стоять босиком.

Сестра дома почти не жила: уезжала утром, возвращалась вечером.

Ее студенческая жизнь полнилась заботами, занимавшими все время.

Я был предоставлен самому себе, чем нимало не тяготился.

Папа с мамой отсутствовали в своем НИИ целыми днями, я с детства привык к самостоятельному времяпровождению.

Точно так же я жил и здесь.

Иногда уезжал куда-нибудь с утра, иногда оставался в квартире на полдня.

Мне нравилась ее прохладная тишина, периодически нарушаемая лифтом.

В нашем доме на Телецентре тоже имелся лифт, но он был модернизирован, оборудован автоматикой, курсировал почти неслышно.

Здесь допотопная кабина ездила вверх и вниз в шахте, затянутой сеткой.

Открываясь, дверь протяжно скрипела, потом захлопывалась с железнодорожным лязгом.

Эти звуки отдавались и многократно усиливались кафельным полом площадки; проникая внутрь, они создавали какое-то особое настроение.

Сама квартира была полна уюта, который рождали и неяркие обои и старомодные окна с узкими форточками.

В пристенных « зализах » нереально высоких потолков даже солнечным днем таился тихий сумрак.

Запах старого паркета навевал странные для моего возраста мысли о вечном.

Признаюсь, до сих пор во снах приходит этот восьмиэтажный желто-кирпичный дом на углу Тимирязевской улицы.

Я вижу гулкий угловой подъезд и пологую лестницу, по которой обычно взбегал вперед лифта – и потемневшую латунную табличку на двери, старомодно оповещающую, что тут живет доктор…