Джо Смит - Белые ночи

В шесть утра информация до меня вообще плохо доходит, а такое ее количество сразу теряется.

– Стоп-стоп, у меня? Да кто он такой, что в гостинице не поживет? Я все понимаю. Я понимаю, что есть шанс для Мишки. К слову – этот загадочный иностранец дал гарантии, что там у них будет подходящий уход и лечение?

– Если он его усыновит, то да. На все сто. Наташа, я понимаю, это накладно… просто он со своими тараканами.

Пялюсь на старенький красный плед, в который, видимо, замоталась ночью.

– Да елки-палки! С какими такими тараканами? – чувствую, что закипаю. Ах, вашу ж мать, чудесный-расчудесный мистер «как вас там»! Боится свое холеное тело покалечить на наших кроватях типа «пионерлагерь»?

– У него спина, – Элла Владимировна делает глубокий вдох, я завязываю узелок на бахроме пледа, – вроде как повреждена. Агент уже выслала целый список по этому поводу.

– Плевать, – твердо произношу, пялясь на свои пальцы, которые работают уже пятый узел, – Переводчиком буду, воля ваша. А вот про «пожить» не было такого уговора.

– Натусь, – голос начальницы превращается в мед, – ты же говорила, что какой-то там супер-матрас купила. С премии.

– Распаковать даже не успела.

– Ну и вот.

Что именно «ну и вот» мне спрашивать не надо. Анатомический матрас. Больная спина нашего «благодетеля». Я называю это кармой. Сучьей мгновенной кармой.

– Элла Владимировна, давайте я приеду в Дом и мы все обсудим, – выдавливаю из себя и кладу (не швыряю!) трубку.

Вот ведь!

***

Дорогой я мысленно посылаю подальше всех распрекрасных иностранцев. С тараканами и без. И хотя я понимаю, что с Мишкой случай особый, что ему только годик и что пусть лучше он вспоминает какую-нибудь солнечную Калифорнию, чем наш суровый край, но все-таки сердце щемит. Нянька? Ну и пусть, что русскоговорящая. А все-таки не мама! Но мама-то как раз и бросила. А у пацана бронхит, острая форма, аллергия на этом фоне, и вообще не далеко до астмы. И так можно сказать повезло – этот дядька из Америки как раз искал ребенка на усыновление, а мы усиленно искали семью для Мишки. Как там друг на друга вышли обе стороны я в подробностях не знаю, но свершилось чудо – и теперь американский гипотетический папка на всех парусах прилетел сюда. Можно, наверное, потерпеть. Разгрести, в кои то веки весь хлам в моей однушке. Может даже окна помыть, а то вдруг какому-то из пунктов этого особого «списка» не соответствует замызганное окно. А еще надо бы перестать себя накручивать и представить лицо Мишки, его глазища, в которых только недавно пропал какой-то животный страх. И просто отпустить любую возможную ситуацию.

***

– Ты же понимаешь, что его содержание мы тебе не возместим, – как-то смущенно произносит Элла Владимировна, – финансирование не позволяет.

Она фланирует по кабинету. Вроде такая же как обычно, но уголок воротника – вон одернула. И руки свои все мусолит и мусолит.

Бросаю взгляд на окно. Вчера вроде дождь обещали, а оно вон как распогодилось.

– Да ничего мне не надо, – выдыхаю тихо.

Главное, чтоб у Мишани все сложилось. Помню первое время к нему даже не подходил никто надолго и на руки не брал, чтоб не привыкал. Он даже не плакал, терпеливо ждал нянечку. Да и сейчас такой же – терпеливый и послушный.

– Ты уж постарайся. Ну, знаешь, не ударить в грязь лицом, – что за скепсис во взгляде, Элла Владимировна? – Он… из Голливуда.

– Да кто он такой-то?

– Локвуд. Я сама лично не знаю, что это за фрукт такой, но ты наверняка слыхала. Дэниэл Локвуд.

– Да ладно!

– Пойди сама посмотри. Он сейчас у Миши.

***

И пойду. И шуточки вот такие обязательно запомню. Потому что это уж слишком. Ну, во-первых, я влюблена в этого самого Дэниэла Локвуда лет с пятнадцати, а во-вторых… Да о чем я? И первого достаточно.

Усиленно отвлекаюсь на картинки, висящие по стенам коридора, на грамоты, на роспись, которую закончила со старшими буквально месяц назад. Орнаменты, все такое. Улыбаюсь. Ох и вывозились же тогда мы в краске с детворой!

А вот и дверь заветная. Божья коровка, заменяющая номер, привычно улыбается, держа в лапках большую ромашку. Мишкин домик. Сколько сил потрачено, чтоб превратить неприветливую палату в уютный, мягкий уголок для этого мальчишки. И теперь вот какой-то дядька увезет? За тридевять земель?

Нет. Это дурные мысли. Там Мишке будет лучше. Лучше. Твержу себе это, пока открываю дверь. Потом еще раз, как набатом в голове – пока переступаю порог.

И вот тут мне приходится стараться изо всех сил, чтоб прямо на пороге не потерять так тщательно приделанное с утра лицо – потому что, склонившись над кроваткой, стоит он. Дэниэл.