Array Сборник - Призвание – писатель. Том 3

Не тянуло его в колхоз, но как до дела дошло, погладил отец по холке кобылу нашу, Буланку, к лошадиной морде прижался и сказал: «Хоть и много силёнок вложено и пота пролито, ну а коли надо, чтобы, значит, в колхозы всем, то куда тут денешься? Стало быть, и мы пойдём». Тут и комиссия приехала: коллективизацию проводить. С красноармейцами, вооружёнными как положено, с чекистами, чтобы тех, кого на выселение, тут же сразу и повязать. Только отец мой не волновался, как же: заслуженный человек, Советской власти преданный. А ему под нос – постановление: со всем семейством – в Сибирь. Он: «Да что же это делается?! Я такой-то и такой-то, против Деникина воевал!» – а говорить-то не с кем. У них уже всё расписано. Дом добротный, скотина, плуг американский железный, сеялка. Значит, враг. Раскулачить!

– Ну а евреи при чём? – всё ещё боясь смотреть на Парфенова, осмелился спросить Думенко.

– При том, – сказал Николай, – что комиссией этой товарищ Пинский руководил, Рувим Григорьевич. Может, кто другой и сжалился бы, отец-то идти в колхоз соглашался… Только не этот жид. Поворотил свой длинный нос туда-сюда, посмотрел на батю и говорит: «Нельзя этого человека здесь оставлять! Нет ему доверия!» И отправили бы за тридевять земель, если бы не напомнил Рувиму этому кто-то ещё, что отец мой кровь за Советскую власть проливал. Спорили они, спорили, видит товарищ Пинский, что не все на его стороне, и решает: в Новгородскую область сослать, в деревеньку глухую, аккурат отсюда недалеко.

– И то дело, – удовлетворённо произнёс Афанасий, – а у тебя он будто зверь какой…

– Зверина и был. Видел бы ты его! Как только с ссыльными определились, отправилась комиссия эта излишки отбирать. А какие у мужика излишки? Так, запас на зиму. И пошло. Голодранцев, конечно, не тронули, а тех, у кого было что взять – раздетыми во двор выгоняли. С тем и уехали, а чекистов своих оставили. Чтоб от колхоза никто не увернулся.

– А что, – стал допытываться Стеклов, – в комиссии этой только евреи были?

– Только не только, а мне, пацанёнку, одного хватило, главного. Возненавидел я их с тех пор люто: жидовню эту и власть советскую. А вы с Витькой смотрите. Или со мною к немцам на службу, на полное, значит, довольствие, или к ним же за колючую проволоку. Савелий Матвеич – свой человек. Послал уже за кем надо… Ну всё, хватит разговоров. А жидёныша запрём, чтоб не сбежал. Только куда ему бежать? Леса да болота кругом.

Оказавшись под замком в тёмном помещении, Михаэль бросился к окну. Его ждало разочарование: окно было забито, и ставни закрывали его снаружи. Вот почему здесь так темно, хотя ещё не ночь.

Деваться некуда, хочется жить, но приговор объявлен, и надеяться не на что.

Михаэль сел на пол, прислонившись к стене и обхватив руками голову. Несмотря на отчаянное положение, усталость взяла своё, и он забылся тяжёлым, полным странных видений сном, в котором перемешались живые и мёртвые. То Игнатьев, держа в руке вместо револьвера Звезду Героя, подзывал его к себе, то, оголив бесстыдно бёдра, улыбалась Маша, а в стороне стояли, качая головами, Николай Дмитриевич и Лазарь Борисович… А потом появилась Клава в светлом шёлковом платье. Точно такое было у его матери. Клава взяла Михаэля за руку, и они пошли куда-то вдвоём. Михаэль пытался узнать, куда они идут. «Как куда? В Вологду», – засмеялась Клава и смолкла, потому что путь загораживал Николай Парфенов. Оторвав Михаэля от Клавы, Николай стал трясти его за плечи, почему-то приговаривая: «Да проснись же ты!» Но Михаэль никак не мог проснуться.

Наконец он открыл глаза. Савелий Матвеевич стоял над ним. В комнате сделалось светлее, и можно было разглядеть человека.

– Ну и сон у тебя! – сказал староста. – Не добудиться никак.

В руке Савелий Матвеевич держал небольшой топорик. «Достаточно, чтобы зарубить», – подумал, сжавшись внутри, Михаэль.

Но староста отогнул топором державшие оконную раму гвозди. Только теперь Михаэль заметил, что наступила ночь, но ставни почему-то открыты. Затем Савелий Матвеевич подвёл его к окну.

– Вылезай и беги в лес, – показал он на темневшую за окном громаду. – Прямо держи, а как увидишь тропу, сразу налево бери. До болота дойдёшь – проход там будет промеж кустов. Это от большой тропы направо. Вот по нему иди, не сворачивай, пока другую тропку не увидишь. И уж по ней на восток. Вот тебе на дорогу, – и сунул в руку Михаэлю свёрток.

– Савелий Матвеевич, я… – начал было благодарить растерявшийся от неожиданности Михаэль, но староста, не говоря больше ни слова, подтолкнул его.