Array Сборник - Призвание – писатель. Том 3

Способность размышлять вернулась к Михаэлю на привале. Он подозревал, что линия фронта проходит восточнее и понял: либо они сбились с пути, либо сержант сознательно увёл их в другую сторону. Но зачем?..

Оказалось, что не только Михаэль задаётся этим вопросом. Младший лейтенант тоже обратил внимание, что идут они в другую сторону, и поинтересовался у Николая:

– Ты куда нас ведёшь, сержант? К линии фронта или к немцам в тыл?

– А ты поменьше спрашивай, Данилевский, – спокойно ответил Парфенов, – целее будешь. Туда и веду. Подальше от чекистов, которые за линией фронта поджидают. Попадёшь к ним в лапы – узнаешь…

Ошеломлённый Данилевский несколько минут переваривал слова сержанта и лишь потом обрёл способность говорить.

– Ты что же это, добровольно сдаться решил?.. Вот сволочь!

Михаэль видел, как пальцы младшего лейтенанта заскользили по кобуре, но сержант оказался проворнее. Тигриным прыжком он настиг Данилевского. Оба упали, а через мгновение Николай уже был на ногах, вытирая о траву окровавленный нож.

Поражённые Стеклов и Думенко застыли на месте. Михаэль знал, что не успеет вытащить оружие, а без него не справиться ему со здоровенным сержантом. Если бы другие помогли… Но они стояли неподвижно, словно приросли к месту.

Парфенов посмотрел на Михаэля:

– Не дёргайся, политрук! Тебя убивать не стану. Ты мне для другого дела понадобишься. А вот пистолетик свой отдай по-хорошему. Не то…

Михаэль понимал, что выхода у него нет, и с болью смотрел, как Парфенов засовывает его пистолет за пояс. Затем сержант обратился к остолбеневшим Стеклову и Думенко:

– А вы свои винтовки пока у себя оставьте. В лесу понадобиться могут. Выбросим, когда время подойдёт. Не понравится немцам, если мы к ним с оружием явимся.

– К немцам? – всё ещё не веря услышанному, переспросил Думенко.

– А ты что думал? Они сейчас там, у Мясного Бора, остатки нашей армии в плен берут. А мы сами к ним явимся, и не с пустыми руками. За это и отношение к нам другое будет.

Михаэль всё ещё не догадывался, почему предатель и убийца Парфенов оставил его в живых.

Это выяснилось на следующий день, когда в какой-то деревне они остановились в доме старосты. Неизвестно, знал ли об этой деревне Николай, или случайно к ней вышел, но разговаривал он с хозяином как со старым знакомым, и Савелий Матвеевич (так звали мужика), выставляя на стол бутыль самогона, картошку и хлеб, предупредил:

– Только не набрасывайтесь! Нельзя с голодухи.

Выпив и разомлев немного, сержант начал откровенничать.

– Немцев в деревне нет, но староста сообщит о нас и скажет, куда нам двигаться. Пока передохнём.

– А почему ты, паря, решил, что они нас с объятиями встретят? – вдруг спросил молчавший до сих пор Стеклов. – Я про немецкий плен другое слышал…

– Дурень ты тамбовский, – лениво потягиваясь, сказал Николай. – А этот, – кивнул он на Михаэля, – на что? С подарком придём. Жидёнок, да ещё политрук. Сдадим его – немцы нам это зачтут.

Хотя Михаэль не заблуждался в отношении Парфенова, его слова ударили в сердце, прозвучали как приговор. Хозяин – деревенский староста, обязательно донесёт. Стеклов и Думенко к Николаю прислушиваются. Правда, при последних словах сержанта Витю передёрнуло, но ефрейтор и глазом не моргнул. А без него один Думенко – что?..

И всё же Афанасий Стеклов высказался. Минут через двадцать, словно о чём-то вспомнив, он заговорил:

– Не могу я так, своего сдавать. Вместе же воюем…

– Отвоевались, – бросил Парфенов. – А насчёт «своих»… Ты же тамбовский. У тебя что?.. Никого из родни в отрядах Антонова не было?

– Ну, были…

– Вот! А кто суматоху затеял? Жиды московские, которые воду мутили и всякие инструкции посылали, как работящего мужика со свету сжить и Россию погубить.

– То, брательничек, дело прошлое. А сейчас немцы по нашу душу пришли.

– Тех, кто против еврейской власти, они не тронут. Только лучше самим к ним явиться и усердие проявить. Расскажу тебе историю. Батя мой в гражданскую у красных воевал. И потом активистом был, на селе за Советы агитировал. А насчёт комиссаров, что в войну с продотрядами рыскали, отмахивался: мол, время такое было, тяжёлое. Выхода не было. И сразу про Ленина – что, дескать, Ленин крестьянам землю дал. И так до тридцатого года, пока в колхозы сгонять не начали. Тут-то он призадумался, потому как, хоть и не считались мы по большевистским понятиям мироедами – работали сами, без батраков, – но хозяйство хорошее, крепкое в пору нэпа поставили.