Людмила Толмачева - Двое на фоне заката

– Да-да, конечно…

Мещерский подошел к окну, отдернул штору, закурил. Он слышал, как Тамара встала, заправила кровать и вышла из комнаты. Затушив в старинной бронзовой пепельнице окурок, он прошелся вдоль стены, на которой висели семейные фотографии. Возле портрета красивой женщины, отдаленно напоминающей Тамару, он задержался.

За этим занятием его застала хозяйка квартиры. Она уже оделась в легкое платье – с юбкой-клеш и короткими рукавами, причесалась, слегка припудрилась.

– Вы что будете – яичницу или просто чай с бутербродами?

– И то, и другое, – не отрываясь от фотографий, отозвался Мещерский. – У меня по утрам зверский аппетит в отличие от многих. А это твои родители?

– Да.

– Не расскажешь о них?

– Это отец, – подходя к стене и показывая на портрет мужчины в военной форме, сдержанно произнесла Тамара. – Его арестовали в тридцать седьмом. Я редко видела его дома. Он все время был то в командировках, то на службе. Приходил поздно вечером. А это мать. Она умерла в прошлом году.

– Извини за нескромный вопрос, но как вам удалось сохранить прописку в этой квартире?

– Наш управдом постарался. Сделали ответственным квартиросъемщиком мамину сестру – ее специально выписали из Курской области.

– Значит, и среди управдомов бывают люди?

– Он редкая сволочь.

– Как же так…

– Пойдемте на кухню!

Мещерский пристально посмотрел на непроницаемое лицо Важениной, затем шагнул к ней, взял за плечи, слегка встряхнул.

– Тамара! В чем дело? Ведь мы вроде не чужие теперь? Почему ты такая замороженная? Я чем-то обидел тебя? Скажи! Терпеть не могу недомолвок между любовниками…

– А мы уже любовники?

– Разве нет?

– Пойдемте на кухню.

Она резко повернулась и пошла, оставив Мещерского с выражением недоумения и легкой досады на лице.

* * *

На сковороде весело скворчала яичница, а из закипающего чайника вырывалась струя пара. Песнями из «Кубанских казаков» приглушенно звучал старенький репродуктор, висящий на стене. Тамара с природной грацией – легко и плавно – двигалась по кухне, накрывая стол, и Мещерский невольно любовался ею: тонкой и гибкой фигурой, блестящими волнистыми волосами, необычным разрезом больших глаз, обрамленных длинными ресницами. Она по-прежнему молчала, и это молчание становилось ему в тягость.

– Знаешь, – не выдержал он, – я не выношу двух вещей по утрам: завтракать в одиночестве и когда женщина в сердцах стучит посудой.

– Стучать посудой мне не положено по рангу. Я не жена, – неожиданно улыбнулась она по-детски открытой улыбкой. – А одиночество, судя по всему, вам не грозит.

– Если ты бросишь меня, я буду очень одинок, – серьезно сказал он.

После паузы, во время которой они смотрели друг другу в глаза, Тамара произнесла сухим тоном:

– Иван Гаврилович! Вы представляете, что начнется в театре, когда все узнают о наших отношениях?

– Послушай, Тома! – он накрыл своей ладонью ее узкую руку. – Я был женат один раз. Татьяна умерла в сорок третьем. С тех пор не предлагал руки и сердца ни одной женщине. Не потому, что так ценю свободу, нет. Просто никто не задел тех глубин души… Уж извини за пафос. Ты его не приемлешь, насколько я понял…

– Вы мне делаете предложение? – глухим голосом, не поднимая глаз, спросила Тамара.

Мещерский вдруг резко встал, начал ходить по кухне.

– Да. Но хочу просить тебя подождать немного. Нас не поймут… – он поморщился. – И даже не в этом дело! Я хочу ввести тебя на главные роли сразу в двух спектаклях. Ты создана для них! Я уверен, нас ждет настоящий успех.

– Интересно, – оживилась Тамара. – Хотите, угадаю эти роли?

– Ну-ну.

– Нора в «Стеклянном доме» и Софья Фамусова?

– Мимо!

– Негина из «Талантов и поклонников»?

– Опять в молоко, – улыбнулся он, уже забавляясь этой игрой.

– Неужели какую-нибудь тургеневскую девицу? – в ее голосе сквозило легкое разочарование.

– А что тебя не устраивает в этих, как ты говоришь, девицах?

– Там нечего играть.

– Вот это новость! – с изумлением воскликнул Мещерский. – Позволь не согласиться с таким необдуманным заявлением. Взять Катю в «Отцах и детях» или, не знаю, ну хотя бы ту же Елену в «Накануне». Я уж не говорю о «Дворянском гнезде»…

– Нет, это не мое, – упрямилась Тамара.

– А как насчет Одинцовой?

– И все-таки Тургенев? – она не скрывала своего разочарования.

– Ты разочарована? -Признаться, да. Но, может, вторая роль меня утешит? Какая? Не томите, Иван Гаврилович!