Дарья Гребенщикова - Мона Ли. Часть вторая

Выходило так, что спрятать в доме деньги было некуда! Матрас мог кто-то случайно взять – вдруг гости? Игрушку – если зашить деньги, скажем, в плюшевого мишку – подарить чужому ребенку. Оклеить стену сторублевками, а сверху – обоями? Заметят. Закопать в саду? Засунуть в печку? А если решат погреться? Сверток был объемный, и спрятать его нужно было так, чтобы, в случае опасности, мгновенно забрать деньги из тайника. Мона на съемках наслушалась историй о спрятанных в банках с крупой кольцах и перстнях, о пачках денег в тайнике, сделанном в книге – все это было ненадежно. Устав, она вытащила из коробки с игрушками фотоаппарат в чехле, сам фотоаппарат поставила на полку, а деньги засунула в чехол. А чехол повесила на вешалку у входа. И успокоилась. Спустилась вниз – чистить зубы, и увидела свет на веранде. Подойдя на цыпочках, выглянула – Танечка, подкрашенная, причесанная, сидела в плетеном кресле у столика. Напротив нее расположился старый, лет тридцати пяти, мужчина, самого противного вида. Бухгалтер какой-то, подумала Мона. В очочках, лысый, и какой-то кислый на вид. Он пил вино прямо из горлышка бутылки, а Танечка ненатурально хихикала, и лицо ее было совершенно глупым. Жених, Мона Ли, избалованная вниманием, таких мужчин даже не принимала в расчет и никогда не тратила на них свое обаяние. Понятно, чего Танька так озверела, Мона Ли уже стояла с зубной щеткой во рту, – замуж хочет. Еще тут и этого типа не хватало, для полного веселья. А, впрочем, я все равно сбегу отсюда, мне бы восемь классов окончить, а там можно до института куда-то поступить на работу, хотя бы и костюмером на студию. Жалко Пал Палыча, конечно, они его тут сожрут, а он Лару любит. Но с Марченко у него шансов нет, и мысли опять потекли назад – на студию, и дальше – к Архарову. Мона была уверена на все сто, что он сегодня же вернется, и они помирятся, и они поедут в Москву, в «Дом фильма», или в «Дом музыки», туда – где хорошо, легко, где все будут пожирать ее глазами, а она, в вечернем платье – мимо, мимо… Мона чуть не проглотила щетку. Поеду завтра в Москву, скажу, учебники и тетрадки нужно купить, надо же сотенную разменять, в конце концов? – Встав под холодный душ, она согрелась, и, оставляя мокрые следы узких, изящных ступней на досках пола, поднялась к себе, и блаженно растянулась на кровати.

– Пап? – Мона Ли держала в руке бутерброд с колбасой, стараясь откусывать побольше «Докторской» и поменьше – хлеба, – пап?

– Сядь, и поешь как следует! – Пал Палыч мешал палкой кипятившееся в баке белье, – Мона! Будешь кусочничать, наживешь язву желудка! Твоя бабушка никогда не позволяла мне уйти из дома без плотного завтрака!

– Ой, пап, бабуля у нас была старого режима, сам знаешь! А сейчас у жизни другой ритм! – Пал Палыч покачал головой.

– Пап, я сейчас в Москву поеду, в «Детский мир», мне форму надо, тетрадки, там… ручки…

– Езжай, конечно, – Пал Палыч вытер руки о передник, – тебе, наверное, деньги нужны? Сейчас принесу. – Мона чуть было не сказала – мне ничего не надо, но вовремя прикусила губу. – Ты только не поздно, – крикнул вслед Моне Пал Палыч, – я буду волноваться!

Мона на одной ножке допрыгала до калитки, обернулась, показала Танечке, которая курила в окно, язык и побежала к станции. В электричке она высунула голову в окно, и щурилась от ветра, бьющего в лицо, и махала пролетающим мимо поездам. От Белорусского вокзала она спустилась вниз, завернула в «Дом фильма», раскланялась со знакомыми, улыбаясь белоснежно и безмятежно, выслушивая – ой, Мона, да какая ты стала красавица, Моночка, а вы не согласитесь сняться у меня в дипломном фильме? Мона, позвони Метельскому, у него пробы на «Героя нашего времени»! Ой, Мона, а ты что там, в Артеке устроила? Мне Псоу… Мона, успевшая забыть про Крым, досадливо поморщилась, зашла в кафе, где было накурено так, что лица различить можно было с трудом.

– Мне пирожных и сока, – сказала она буфетчице и протянула сторублевку.

– Ой, Мона, у меня сдачи нет, – девушка в кружевной наколке повертела купюру, – я и не разменяю, а мельче у тебя ничего нет?

– Нет, – Мона протянула руку, – давай, обойдусь без сладкого.

– Нет, зачем же? – вырос за спиной Моны любимец всех женщин, некрасивый красавец Стасов, одетый не хуже голливудского актера, жуир и бонвиван, как он сам говорил о себе. – Ниночка, сколько я должен за удовольствие угостить нашу принцессу?

За столик сели вдвоем, Стасов, поправляя бабочку, целовал ручку Моны, осыпая ее комплиментами, перевивая все это красочным враньем о своих подвигах – обольщал, окутывал, очаровывал. Моне он нравился, вот, с ним бы она снялась! С таким нигде не пропадешь, это тебе не Архаров, с его идиотской ревностью. Сумасшедший просто. И почему он не приехал? И хорошо, что не приехал. Нет, жаль, что не приехал – вот бы Танечка сдохла от зависти, – Мона разговаривала сама с собой, не слушая Стасова.

Читать дальше