Владимир Степанов - Кочан

Всё, что имел пёс: красивую завитую шерсть, лохматый хвост и толстенькие, в мелких завитушках лапы, крупную головку с медвежьими ушками – вся эта красота в миг исчезла, как только его вытащили из этого страшного шайтан-горшка. От головы до хвоста, от спины до живота, всё было улеплено густым слоем застывшего бараньего жира, который крепко держал зёрна риса и даже крупные куски мяса. Все ингридиенты кавказского плова, остатки которого остались от вчерашнего шумного пиршества, сейчас глубоко сидели в густой кудрявой шерсти щенка.

Басмач сидел на ковре, продолжая тяжело дышать. Закатав спущенный, жирный рукав, дорогого, предназначенного для приёма гостей халата, он молча запустил цепкие пальцы в холку лежащего без сил бедняги, которому было теперь всё равно после бешеного полёта по орбите круглого шайтан-казана.

Грызхалатына тащили обратно в сарай. Его задние лапы волочились по земле, у хозяина просто не было сил поднять его, он держал его за шкирку. Открыв скрипучую, перекошенную дверь, пригнувшись, он вошёл внутрь.

– Чтоб тебя сожрали! Шакал! – громко прохрипел хозяин и швырнул щенка в темноту.

Собаки, когда затихли шаги хозяина, начали постепенно отваливаться от плотного шерстяного шара. Куча-мала медленно распадалась, появились морды, хвосты и лапы. Они долго встряхивались, каждая приобретала свой первозданный вид.

Вскоре, сарай начал наполняться ароматом плова. Голодные собаки встревожились, направив носы в одну точку. Пять пар удивлённых, голодных глаз уставились на лежащую кучку, которую скинул им хозяин. И что было бы с этой кучей, если бы она не зашевелилась и жалобно не заскулила? Эта кучка, облепленная мясом и рисом, медленно поползла прямо в собачьи пасти.

Голодная стая окружила ползущую еду, они жадно обнюхивали её со всех сторон и виляли хвостами – они узнали в этом аппетитном шаре своего младшего братца. Псины, одна за одной опускались на земляной пол, и утро собачьей радости началось!

Не кормленная свора до самого вечера возилась с пострадавшим, с завистью глядя на его круглый живот, соображая – сколько ж он в себя впихал, если нам ещё столько принёс? К вечеру чистый и вылизанный, взлохмаченный Грызхалатын в хорошем расположении духа рассказывал своему дружку Берды-Белеберды-Ибн-Оглы на своём собачьем о страшном шайтан-горшке хозяина, в котором он долго крутился. Облизываясь, довольная свора с большой надеждой смотрела на дыру в стене, как на единственную возможность добраться до шайтан-горшка, который варит это чудо. У всех псов на уме была только одна мысль: «Кого бы ещё послать за этим чудо-пловом?». Но в дыру смог пролезть только опытный Грызхалатын, а плов он уже не любил.

Спит старый пёс. Раздуваются его толстые щёки, дёргаются сильные лапы, дрожат его веки с чёрными подпалинами. Он гонит волка в горы, он защищает своё стадо овец, козлов и баранов. Он сейчас там на своём далёком, тёплом Кавказе.

Огромный, в пять пудов веса, старинной породы свирепых алабаев, потомок прославившихся на весь Кавказ его прадеда, деда и отца. Недаром, когда он появился на свет Божий, хозяин двадцать вёрст пробирался через хребты и ущелья в удалённый, всеми забытый кишлак. Только те, кто имели большие отары и хорошие деньги, знали дорогу в этот кишлак. Хозяин из малого кишлака даром не отдавал своих породистых щенков, за них он брал большие деньги. Заплатив немало, хозяин долго ковырялся в большом ящике, выбирая кобелька, чтобы вырастить из него хорошего пастуха и защитника для его крупных отар.

Когда пришло время, натасканный и очень сообразительный пёс, приступил к работе. Нанятый хозяином чабан, глядя, как ловко управляется молодой пёс с большим стадом, почти перестал приходить на пастбище. Он полностью доверился собаке. Пёс самостоятельно, всем на удивление, научился закрывать, а потом и открывать ворота загона. Много чабанов приходило посмотреть на работу пса. Многие давали немалые деньги за него, но хозяин никому не уступил, хотя и боялся своего пса.

Людей пёс не любил и больше всех – хозяина. Он всё помнил, с раннего детства помнил, как отхаживают плетью собак, даже когда они просто попадаются человеку на глаза.

Работал пёс не по сложившимся веками традициям, как это делали его предки. Он своё стадо в двести голов мочил, попросту говоря, метил. Мочил с утра до вечера, от восхода до заката и с большим усердием.

Нахлебавшись из горного ручья воды, он шёл к стаду и, задрав высоко лапу, начинал метить, не разбирая, глаз ли это, или лоб, рог, или зад. Затем, врывался в самую середину и вытаскивал сухих, боящихся привиться, цепляясь зубами за всё что попадёт в пасть: бороду, рог или копыто. Снова валил и снова мочил. Таким образом он делал стаду поголовную прививку, которая в дальнейшем принесла огромную пользу – появился стадный иммунитет, а ещё она изменила как внешний облик стада, так и манеру хождения его по лугам. Плотной, сколоченной грозовой тучей, двигалось оно по широким, зелёным лугам, и ни одна овца, ни один козёл, не имели права отделиться даже на шаг. Это был иммунитет самосохранения, иммунитет выживания в сплочённом коллективе. Из этого коллектива, раньше, часто пропадал член, или несколько членов этого коллектива, уносимый серыми волками. Берды решился раз и навсегда покончить с этим криминалом и окончательно стать хозяином стада. Только он имел право решать, кого отдать резать, кого помиловать, а кому порцию двойную влить, чтобы серые не приставали. В стаде не стало потерь, и даже наоборот…, пошёл его прирост, когда пёс дал всем понять и человеку, и волку, что только он, он, единственный хозяин этого стада.