Владимир Степанов - Кочан

Кобель, за два года проживания в огороде, смирился с запахом кислой капусты, солёных огурцов и вонючего первача. Хозяин, откушав крепкого домашнего самовыгона, часто приходил к нему в гости, в огород. Он садился с большой бутылью у его будки и тёрся своим лбом и лохматой бородой о его морду, что-то всегда ласковое бормоча ему в ухо. В его бороде-лопате был полный набор разносола, который он имел в своих погребах. Пёс уважал и любил хозяина, позволяя ему грубые ласки. Нередко, обняв шею кобеля, тот засыпал до самого утра, пока утренняя прохлада не пробирала его до самых костей, и тогда он покидал огород, а пёс лез в свой большой дом и крепко засыпал, ведь он всю ночь охранял покой своего хозяина.

Берды-Белеберды-Ибн-Оглы, да-да, так звался грозный пёс, имея на такое имя все заслуженные права, решил твёрдо, что он сидит на больном кочане, из которого исходило зловоние и, что его необходимо срочно лечить. Неизвестно ещё, когда хозяин объявится, чтобы самому осмотреть больного.

Негодяев, вытянувшись меж двух капустных грядок, был плотно накрыт оконной рамой и фикусной кадкой, только голова торчала, покрытая рыжими волосами и редкой, такой же рыжей бородёнкой. Его приоткрытый рот с тонкими губами, источал едкий перегар первача и кислой капусты.

«Надо кочан спасать!» – видя, что капуста только наполовину белая, а остальное всё ржавое и значит гниёт и воняет, вот такое заключение сделал пёс и полез на соседнюю грядку, где большинство белокочанных «голов» были уже сняты и рыться в земле, там было гораздо удобнее. Он повернулся задом к кочану и сильными лапами стал швырять землю прямо на рыжую голову Негодяева, издавая сиплый, грозный рык.

Когда голова скрылась под кучей земли, пёс сошёл с грядки и, приблизившись, опустил голову. С большим усердием, часто и громко чихая, сторож огорода тыкал чёрным носом жирный, навозный чернозём. Плотно истыкав земляную кучу со всех сторон, пёс сел рядом, чтобы передохнуть.

«А теперь полить…, кочан полить нужно!», – соображал пёс и, натянув тяжёлую цепь, потащил будку в дальний угол огорода, где деревянная бочка, до краёв наполненная дождевой водой, подпирала ветхий забор.

Налакавшись в большом количестве воды, кобель снова тащил дом через грядки, срубленные кочаны скатывались вниз, оставляя свои тонкие, лебяжьи шеи в сырой, холодной земле. Пёс долго не опускал высоко задранную лапу, пытаясь со всех сторон облить чёрную кучу. Наполовину ржавый, «больной» кочан был плотно укрыт и обильно полит заботливым сторожем огорода. Ещё посидев некоторое время с «больным», пёс встал и дёрнул железную цепь – собачий дом медленно уползал на своё постоянное место, в самый конец огорода.

В этом огороде пёс жил уже два года. Была глубокая, холодная, осенняя ночь. Гремя цепью по доске, уставший, он забрался в будку и улёгся на, видавшие виды, старую овечью бурку чабана, привезённую новым хозяином с Кавказа. Положив медвежью голову между лап, пёс уткнулся мордой в эту тёплую бурку, вытягивая из неё родной запах далёкой Родины, и стал медленно погружаться в беспокойный собачий сон.

Ему снился его родной, далёкий Кавказ: с его высокими горами и зелёными лугами, снился журчащий ручей чистейшей хрустальной воды, стекающий с гранитных скал, густые утренние туманы в низинах зелёных лугов и его родное стадо с рогами и копытами. Стадо в двести голов баранов, овец и козлов, которых он пас и стерёг целых восемь лет.

Снятся псу его лохматые дружки и злой хозяин, которого возненавидел на всю жизнь, как ненавидят только шакала собаки-пастухи. За малейшую провинность гуляла нагайка хозяина по собачьим спинам. Он никогда и никого не жалел из своих собак – ни самого старого, ни самого малого. Его рука никогда не гладила собачью спину или лоб старого, преданного пастуха, все собачьи годы отдавшего для охраны его больших овечьих стад. Он умел гладить их только нагайкой.

Как-то, трёхмесячным щенком, играл он со своим дружком у порога хозяйского дома, и, увлёкшись игрой, они не заметили, как появился сам хозяин с каким-то чужим чабаном. Хозяин с разбега заехал ичигом под лохматый зад дружка, да так, что тот влетел в открытую дверь дома словно дыня. С визгом катился он по длинному коридору, снёс короб с заготовленной, просеянной мукой для лепёшек, и только стена остановила его.

Усыпанный белым помолом от морды до хвоста, долго чихал лохматый. Наконец, прочихавшись, он увидел в дверях своих обидчиков. Дружок не испугался, не полез под лавку, он разогнался, цокая коготками по деревянному полу коридора и, прыгнув вверх, вцепился в толстый халат хозяина. Тяжёлый, породистый кутёнок повис чуть ниже пояса, крепко сжимая халат острыми клычками. Он висел и чихал, не разжимая челюстей. Хозяин-басмач оторопел и не двигался с ме с та – такого от этого малого он не ожидал!