Дмитрий Пирьян - Тридцать первое декабря

А уже после совершенно откровенно пристаёт к прохожим и соседям и жалуется, то на кавказских экстремистов из новостей по телевизору, то на противную погоду, то на жил-контору, но чаще всего этого на свою паршивую кормёжку, что, дескать, не хватает с пенсии и вот подайте кто чего, и по возможности.

– Помру, так и знай себе, скоро, – причитала бабка. – Быть может даже с голодухи. И в пустой квартире… И не узнает ведь никто.

Соседи по началу проявляли милосердие, совали мелочь, угощали кто чем смог и даже успокаивали, дескать, что ж вы так-то, Анна Гавриловна, зачем же?.. Да вы ещё нас всех… Однако позже стали сторониться этаких случайных встреч. Едва приметив бабку Белик, спешили поскорей убраться восвояси. За что бабуля отплатила им взаимностью и начала строчить доносы, жалобы и кляузы на всех подряд и без разбора, что называется в народе «почём зря».

Педагог Миловидов встревоженно помялся, одёрнул занавеску и распахнул ещё не склеенное бумагой к холодам окно.

– Приветик вам с почтением, Анна Гавриловна! – напялил он на свою физиономию фальшивую улыбку.

Соседка вяло разогнулась, но отвечать ему не стала.

– Что это вы, голубушка?.. Никак зверюшек кормите, бездомных? – полюбопытствовал через окошко Миловидов, а сам в уме съязвил: «Нашла-таки себе занятие, кошёлка старая. Кошачий мусорник прямо под окном устроила».

– Бедняжки мои милые, голодные, озябшие, – запричитала бабка Белик и по-хозяйски задалась перекликать животных:

– Эта Мурка. А вот эта Бусинка. Должна уже скоро окотиться… А, вот этот – Васька… Ух, проказник!

– Который же? – опешил педагог.

– Вот этот, – взмахнула поварёшкой бабка. – В лишайном пятнышке… на брюхе.

Старушка подхватила Ваську на руки и ткнула им в окно квартиры Миловидова – ему под самый нос:

– Вот.

– Какой кошмар! Кошмар! – всем организмом содрогнулся Миловидов и взирая на то, с какой заботой бабка Белик потчует животных, с какой любовью отмечает их повадки и привычки почувствовал себя не хорошо. Приятный взору заоконный пейзаж загажен был до состояния помойки – уничтожался прямо на его глазах, в его присутствии.

«Надо бы отсюда-то её отшить, – замыслил Валентин Ефремович. – Упаси Господь повадится она тут на каждый день рыбным варевом вонять».

Миловидов вновь состроил доброжелательную мину и робко произвёл попытку:

– А отчего вы здесь то, Анна Гавриловна?..

– Что означает это ваше «отчего»? – насторожилась бабка Белик.

– Зачем зверюшек ваших здесь содержите? – придурковато улыбнулся педагог.

– А где ж ещё прикажите? – вскинулась бабка по опыту уже почуяв каверзный подвох.

– Ну, вот хотя бы и за домом… Или у помойки. Вполне разумное местечко.

Анна Гавриловна плотнее укуталась в пальто, тряпичной сумкой прикрыла банки с кашей и ринулась в атаку.

– А вот тебя я не спросила, где мне тут гулять! – визгливо выкрикнула она, да так пронзительно, что Миловидов непроизвольно вжался в подоконник, как если бабка запустила бы снаряд из миномёта. – Глядите люди, он к мусоросборнику посылает… Сам туда иди сидеть и жрать, негодник!

– Ну вы позвольте бабушка хватили через край, – смутился педагог. – Мне даже не понятно с чего это негодник?.. Ведь я же предложил, как лучше.

– Тебе, конечно, лучше, – перебила бабка. – Закрылся в тёплой кухне. Расставил блюдечки, чашечки… И жрёшь там в удовольствие. А кошки мои на холоде озябшие, простынуть могут, заболеть… А я им кашку ячневую с мойвой и всякой требухой… А, надо будет, так ещё сварю.

Бабка подхватила посудину и ткнула варевом в окошко. Миловидову под нос:

– Вот.

– Тьфу вам в вашу кастрюлю!.. Фу, какая мерзость! – взорвался Миловидов.

– А вот и сам ты мерзость! – отмахнулась бабка и так же, но неловко плюнула в ответ: – Тьфу на тебя, чревоугодник и обжора. Одних яиц сожрал, что в пропасть! По десять штук за день… Я, нынче-то, видала скорлупу с твоих яиц… В мусоросборнике.

– А вам какое дело до моих яиц? – взметнулся статью педагог. – Сколько желаю, столько ем! Хоть десять, хоть и двадцать. Моя зарплата позволяет. Я на работе, между прочим… и не попрошайничаю.

– Гляди прыщами не покройся, – съязвила бабка. – Ест он, как же… Ты мироед не ешь, а жрёшь! А до озябших, бедных кошечек тебе и дела нету?.. А ещё и педагог… и в шляпе… и детишек учишь.

– Катитесь к чёрту! – крикнул педагог.

– Куда, куда?..

– К своей парадной!.. На помойку!

– Сам убирайся прочь!.. Прощелыга!

И что-то там ещё кричала бабка Белик и очень даже громко, и до хрипоты, но Валентин Ефремович не стал выслушивать дальнейших оскорблений в свой адрес. Он негодующе захлопнул форточку – звякнуло стекло… Сорвал со стенки в кухне вафельное полотенце и остервенело зашвырнул его в прихожую.