Юлия Лим - И все небо для нас

– А это кто? – Сестра с любопытством разглядывает взрослых.

– Заходите, – предлагает соседка.

– Здесь я вас оставлю. – Соцработница жмет руку Тихону, а потом и мою. – Желаю удачи, Вера.

– Ага… – Сжимаю ее пальцы и тут же разжимаю.

Перестук каблуков эхом отдается в подъезде.

Дядя присаживается на корточки перед моей сестрой:

– Привет, Мила.

Она с любопытством смотрит на него, потом на меня. Рассеянно качаю головой.

– Очень плиятно. – Пока я размышляю, можно ли ему довериться, отвечает Мила.

Они улыбаются друг другу, и теперь видно их отдаленное сходство. И все же я ему не верю.

– Извините, мы пойдем к себе. Спасибо, что присмотрели за Милой.

– Пустяки, – улыбается соседка. – Твоя сестричка скрасила старческое одиночество. – Ненадолго исчезнув в квартире, она появляется с тарелкой, накрытой полотенцем. – Вот, помяните маму пирожками.

– Спасибо. Отдайте ему, пожалуйста, – киваю на дядю.

Он поднимается, поправляет рюкзак и берет блюдо.

– Спасибо, – говорит соседке.

Достаю ключи и открываю дверь. Когда Мила и Тихон заходят внутрь, киваю соседке. Грустно улыбнувшись, она скрывается внутри.

Захожу в квартиру:

– Назови хоть одну причину, почему я должна тебе поверить?

– Ну, у тебя нет выбора. Или приют, или я.

Напряжение ползет от лопаток к плечам. Его невидимые пальцы вот-вот вцепятся в шею. Слова Тихона жестокие, но скажи он что другое, я в тот же миг вытолкала бы его за дверь.

Пьем чай с мясными пирожками. Мила нетерпеливо поглядывает на шкаф, намекая дать ей еще шоколадку, но я качаю головой. Лучше возьму лакомство с собой и подниму ей настроение потом. Вдруг не представится случай купить еще?

– Когда я уже пойду в комнату? – дуется сестра.

– Иди, – даю ей отмашку, и она убегает.

Облокачиваюсь на стол. Теперь мы можем поговорить как взрослые люди.

– Скажи правду, – требую я.

– Какую?

– Почему ты оформил опеку над нами? У тебя есть какой-то мотив, да? Ты хочешь получить мамино наследство? Или ты продашь нас с сестрой в рабство? Или мы будем горбатиться на твоем дачном участке, чтобы тебе самому не пришлось копать картошку? Иначе зачем тебе тащиться сюда, да еще и пешком?

Варианты сыплются пулеметной очередью. Смех Тихона вводит меня в ступор.

– Что смешного?!

– Что Надя тебе обо мне рассказывала?

Прикрываю дверь, чтобы сестра не услышала, и возвращаюсь за стол. На самом деле мама ничего о нем не упоминала, но он-то об этом не знает.

– Она говорила, что ты уголовник.

Дядя качает головой.

– Что, разве это не так? – указываю на его руки.

На костяшках и тыльных сторонах ладоней набиты татуировки. Может, у него плечи и предплечья тоже ими покрыты, только из-за длинных рукавов не рассмотреть.

– Татуировки это всего лишь украшение, – отвечает дядя.

Поджимаю губы.

– А машина где? Неужели у тебя ее нет? – перевожу тему.

– Есть.

– Тогда почему ты пришел сюда пешком?

– Потому что походы закаляют дух.

Прищуриваюсь, скрещиваю руки на груди. Мы с ним как два ковбоя: каждый подгадывает момент, когда лучше выхватить ствол из кобуры и пальнуть в противника.

– Ты что… из какой-то секты? – продолжаю допытываться.

Дядя улыбается одними глазами, достает телефон из кармана штанов и кладет передо мной. На экране раскрытый чат мессенджера. Ни одной буквы, только голосовые сообщения. На аватарах собеседников он… и мама.

– Надень, чтобы Мила не услышала. – Тихон дает мне наушники.

Засовываю вкладыши в уши. Амбушюры неприятно шуршат. Руки дрожат, сердцебиение ускоряется.

– Начинай отсюда. – Дядя включает запись.

Голос мамы звучит болезненно. Так, как звучал последние полгода.

Надя: Девочки останутся совсем одни … Ты должен их забрать.

От хриплого кашля на записи хочется плакать. В больницу маму забрали на скорой, и ей наконец стало немного легче. Но за отсутствие боли мама расплачивалась сонливостью и вялостью.

Тихон: Может, еще есть шансы? Я приеду и …

Надя: Это конец. Разве ты сам не слышишь? Я умираю. Пообещай, что заберешь девочек. Что не … бросишь их одних.

Тихон: Я обещаю.

Надя: Спасибо.

Включаю сообщение за сообщением. Слезы текут, нос забился. Шмыгаю им, прикрыв рот рукой. Забываю про дядю в кухне, не вспоминаю про сестру, что в любой момент может зайти. Я просто хочу слышать мамин голос. Хочу, чтобы он не переставал звучать.

Когда слезы высыхают и вырастает горка скомканных салфеток, чувствую себя опустошенной. Вдохнув и набравшись мужества, запускаю последние сообщения.