Элена Джованнетти - Картохин двор

– Ужасно хочется зайти внутрь! – крикнула Нина. – Как ты считаешь…? – Нина не закончила фразу, но Адриан понял её мысль.

– Даже не думай, – остановил он её, выглядывая из-за угла. – Доломать хлипкую дверь – это уже вандализм. Здесь явно давно никто не живёт, но это не значит, что дом никому не принадлежит.

– Ты прав, конечно, ты прав… Просто… Я будто приехала домой, а меня не пускают. Почему тут повсюду орехи?..

– Странная ты сегодня, Нина, – сообщил Адриан. – Ну, куда ещё?

Нина сошла с крыльца и повернула к подвалу за углом. Там обнаружился длинный, вдоль всей стены дома, навес из плексигласа и сгнившей соломы. Какие-то ржавые железки по стенам, бесконечные орехи на полках в закрытых наглухо банках, полуистлевшая одежда… Хозяин однажды повесил рабочую куртку на гвоздь и ушёл. И не вернулся. В центре стоит длинный, всё ещё достаточно крепкий для посиделок стол. «Очистить бы его, сколотить лавки, повесить гирлянды лампочек под крышу и вдоль стен, друзей пригласить, скатерть белая с кружевами…» – пронеслось в голове. С ели прямо под ноги Нине упала большая шишка.

«Очнись…».

Нина вдруг развернулась и пошла к выходу со двора, забыв об Адриане, который заинтересовался какой-то досочкой, прибитой к стене у подвала. Сердце отчего-то ноет, а в голове вертятся вопросы без ответа. «Как это случилось? – думала она. – Как получилось, что прекрасный некогда дом с землёй вокруг и светлым, должно быть, будущим стоит брошенный, разваливающийся?» .Ей стало нестерпимо жаль и меня, и прошлого. И эти чувства схожи с теми, которые возникают при воспоминаниях из навсегда ушедшего и полузабытого детства. Такого сладкого, греющего душу, заставляющего томиться сердце детства. Адриан догнал её уже у дороги и остановил за руку, – мол, ты чего, в самом деле? Нина смотрит куда-то в сторону. Он спросил:

– А кто такой Картоха? Там написано…

Сентябрь, 1942

Помню, однажды погожим осенним днём фермер в соломенной шляпе по имени Пьетро зашёл проведать старого друга да разузнать новости.

– Кто, кто родился, Картоха?

– Девочка, Амаранта.

– Снова девочка…. Хм, поздравляю!

В те времена молодым на свадьбах желали, чтобы рождалось множество сыновей. Считалось, что девочки вырастут и уйдут в другие семьи, а мальчики останутся – и род продолжат, и семью поддержат в нелёгком крестьянском труде. И Пьетро не так понял задумчивый вид друга. Он присел рядом с Картохой, помолчал. Тот был не слишком-то разговорчив.

На каменной скамье справа от дома, у козьего хлева, опершись локтями на колени, сидит Джузеппе что-то выжигает на небольшой дощечке. Вообще-то, Джузеппе его называли редко, разве что когда состарился. Да и то – внуки: дед Джузеппе да дед Джузеппе. А в сороковых годах прошлого века он был Картохой. Он был молод, хорош собой и питал необъяснимую любовь к картошке. Мог только по виду определить, какой будет вкус и как нужно готовить. Жарил, варил, запекал, месил пюре…. Засевал разными сортами бульбы целые поля, и осенью в моих подвалах устраивался склад туго набитых мешков. За это над ним посмеивались, а он всё приговаривал, мол, зря куражитесь, зима длинная, всё в ход пойдёт в крестьянском доме.

Под «всем» он подразумевал не только картошку. Он разбил большой фруктовый сад позади меня и ухаживал за ним, радуясь цветению и первым завязям груш, яблок, слив…. Любил гулять среди деревьев, вдыхать тонкие ароматы, ласкать нежные лепестки, и почти каждое утро поднимался по склону на самый верх холма. Ниже по улице, на соседнем поле у него был неплохой огород, где росли овощи по сезону. Картоха хранил их в каменном сарае с широкой дверью слева у входа во двор. Том самом, который, по мнению Адриана, ещё можно спасти. С поздней весны уже можно было собирать первый урожай ранних сортов салата, цуккини, клубники… Он поставил перед сараем дощатый стол, раскладывал на нём то, что собрал утром, и Эва оставалась продавать урожай местным жителям за небольшие деньги. Она даже принесла удобное плетёное кресло и могла немного передохнуть в те два часа дежурства в лавке между покупателями. Кресло однажды занесли внутрь от дождя, там оно и стоит до сих пор. А стол давно превратился в труху.

Картоха любил свою семью, свой дом, свой двор, сады, огород, оливковые рощи и всю живность. Считал себя счастливчиком. Он родился здесь, вырос и до некоторого времени и мыслить не мог о том, чтобы уехать, как это сделали несколько его братьев и сестёр.