Джозеф Бреннан - Двор Канавана [Кэнэвэн и его задний двор, Проклятье ведьмы]

Впервые я встретил Канавана двадцать лет назад — сразу после того, как он переехал из Лондона. Старик был антикваром и любителем редких книг, поэтому вполне естественно, что, поселившись в Нью-Хэвене, он открыл магазинчик, где продавал уцененные и бывшие в употреблении книги.

Поскольку его малый капитал не позволял ему арендовать помещение в центре города, он совмещал свое жилье и магазин в отдельном старом доме на окраине. Этот район был малонаселенным, но так как основные сделки Канавана проводились по почте, данный факт почти не влиял на процветание бизнеса.

Довольно часто, после утренних часов за печатной машинкой, я отправлялся в магазинчик Канавана и проводил там некоторое время, копаясь в залежах старых книг. Мне нравилось это — тем более что Канаван никогда не прибегал к навязчивым методам современной торговли. Он учитывал мое финансовое положение и не хмурился, когда я уходил с пустыми руками.

Фактически, он был рад уже одной моей компании. Лишь несколько покупателей навещали его регулярно, и мне кажется, большую часть времени он скучал в одиночестве. Иногда, когда бизнес шел медленно, он заваривал английский чай, и мы сидели за столом, наслаждаясь напитком и говоря о книгах.

Канаван действительно выглядел, как книжный продавец — или, точнее, как карикатура на него. Он был сутулым, небольшого телосложения, и его голубые глаза смотрел на вас из-за архаических очков со стальными дужками и почти квадратными линзами.

Я сомневаюсь, что ежегодный доход Канавана позволял ему покупку этого дома. Однако он был очень доволен. Точнее, был доволен, пока не присмотрелся к своему двору. За ветхим старым домом, в котором он содержал свой магазин, располагался длинный изолированный дворик с кустами ежевики и высокой пятнистой травой. Унылый вид дополняли хиреющие яблони, сухие и черные от самых корней. Сломанный деревянный забор с обеих сторон двора зарос хмелем. Казалось, что доски погрузились в землю. Двор представлял собой невзрачную картину, поэтому я часто удивлялся лени Канавана. Ведь он мог бы вычистить его за пару дней. Впрочем, это было не мое дело.

Однажды вечером я посетил магазин, и Канавана не оказалось в торговом зале. Я прошел по узкому коридору в заднюю комнату, где он иногда работал, распаковывая пачки с книгами. Когда я вошел туда, Канаван стоял у окна и смотрел на задний двор. Я хотел поздороваться, но по какой-то причине воздержался от слов. Думаю, меня остановило его странное поведение. Он смотрел на двор очень внимательно, словно был полностью поглощен тем, что видел там. Противоречивые эмоции отражались на его лице. Казалось, он был очарован и напуган. Что-то влекло его к себе и вызывало отвращение. Заметив меня, он подпрыгнул от неожиданности. Какое-то мгновение Канаван разглядывал меня так, как будто видел абсолютно незнакомого человека. Затем его улыбка вернулась, голубые глаза моргнули за стеклами квадратных очков, и он покачал головой.

— Иногда мой задний двор выглядит очень забавно. Если смотреть на него достаточно долго, то кажется, что он тянется на несколько миль!

Вот и все, что он сказал в тот раз, и вскоре я забыл о его словах. Не знаю, было ли это началом той ужасной истории.

С того момента, когда бы я ни приходил в магазин, старик всегда находился в подсобке магазина. Иногда он делал вид, что занимался работой, но чаще просто стоял у окна, глядя на свой мрачный двор. Порой он стоял там по несколько минут, даже не замечая меня. Что бы он там ни видел, это полностью поглощало его внимание. В такие моменты лицо Канавана выражало испуг, смешанный с забавным предвкушением удовольствия. Обычно, чтобы заставить его отвернулся от окна, мне приходилось громко кашлять или шаркать ногами.

Позже, говоря о книгах, старик снова становился прежним Канаваном, но у меня возникало тревожное чувство, что он говорил и действовал автоматически. Его мысли по-прежнему витали на том чертовом заднем дворе.

Несколько раз я хотел расспросить его о странном наваждении. Но хотя слова крутились на кончике моего языка, я смущенно ограничивался молчанием. И вы сами подумайте! Как я мог делать замечания человеку, который смотрел на собственный двор? Что тут можно сказать, и какими фразами? Одним словом, я хранил молчание. Хотя позже горько пожалел об этом.