Федор Самарин - Записки из ниоткуда

Тамбовцевы. У них с Тамбовцевыми искрит часто. Тамбовцев, надо понимать, из крановщиков, хотя и не то, чтоб олигарх, а что делать. Сами откуда-то с севера. Бледные, слова не вытянешь, и рыбу жарят аккуратно через день: из грязи в князи; дверь, напротив, на замке, забор каменный, ворота как в соборе: и не звонить, а стучать специальной колотушкою по медному лещу, который прежде висел на кукольном театре.

– Вот зачем, Зин, зачем, скажи ты мне… К бабке, что ли, она к какой-то в деревню ездит… Еще, говорят, колдун какой-то мордовский тут водится… И вот зачем, сейчас… вот ведь тоже не спроста на первой полосе пишут: испанский художник …как его… Хоакин этот… Сороллья. Хочет он этого Сороллью сюда, к нам. Выставку. А Сороллью на хлеб не намажешь!

– А Хукина этого и подавно…

– А я, значит, серость. Я, значит, савраска. Я, значит, давай в Москву, давай, Пал Аркадьич, рви задницу на британский флаг, давай для губернии в ногах-то, в ножках поваляйся, лизни, куда скажут… И что, вот будет этот Хоакин, когда уже снегирь, это самое, того? А в Татарстане, зато, чище живут. Живут идейно. И в оперы ходят…

Впрочем, Ланцовы – дело тонкое…

***

Далее по тексту везде следуют пометки, отступления и замечания, сделанные рукой Е. А. Жило (Ф.С.).

***

Тут рукопись так называемого Михеева, как, впрочем, и в других местах, прерывается по необъяснимой, но, видимо, ему самому только понятной причине, а не только ввиду позорного состояния страниц, обваренных чем-то клейким, вполне может быть, ухою: судя по прилипшим на 24-й странице к буквам «ъ» и «ц» мелким чешуйкам, какие обыкновенно имеет на себе, допустим, краснопёрка.

«…Прогуливаясь после цыпленка и наставлений Зины (не запомнил каких именно, но внутренне подобрался), Павел Аркадьевич окончательно, попятившись зачем-то мыслию от оперы и Татарстана к снегирю, голубю и колдунам, пришел к убеждению, что… ну, вот именно, пронзило насквозь: губернию надо непременно сделать республикой. Автономией, что ли. На худой конец, краем.

Мысль, собственно, была не его, а Ланцова: тот как-то в узком кругу высказался на грани допустимого. Дескать, если бы у нас, здесь, обнаружились бы городища и селища древних, допустим, парфян, аланов, тавров, киммерийцев или иберов, то вот дать задание краеведам, пусть выведут из этого факта особость населения, а там перепись устроить, да большую половину населения в эти… как их там… и записать. Сразу (ну, может, и не сразу, а с инициативой выступить в Думе) республиканский бюджет. Мост построить подвесной. Чемпионат мира по плаванию. Дорожки велосипедные. Пармезан. Аэропорт. То да сё…

Интересно: Ланцовы, заметьте, ругаются всегда во дворе. Даже зимой. Не придерешься.

Потом подумалось, ни с того, ни с сего, что елку бы живую надо поставить вместо сосновых лап, которые в глиняном кувшине. Чтоб иголки опадали, сыпались на ковер, чтобы потом ковер на перекладину, снегом его сверху, потом вдоль его да поперек, и пыль белая в небо, в лицо, в глаза, за шиворот, и жарко, и сердце девать некуда…

Ёлку, однако, в кабинете держать обременительно. Как-то не вяжется с аквариумом, в котором упитанные карпы с японских островов и два настоящих угря. Было три. Один куда-то подевался, а куда – розыск не учиняли: уж больно существо мерзостное. Но подарок. Инвесторы из провинции… (перечеркнуто – Ф.С.) … чего-то там на «бао» в конце.

…Обитая в качестве главы обширной губернии, которой достоинства заключались исключительно в торфяниках, а также мощном огородничестве, средь которого там и сям раскиданы были руины бывших дворянских усадеб и целых два дворца (один – какого-то графа, фамилию которого в свое время не мог выговорить даже очень образованный первый секретарь обкома партии), приспособленных под культурные надобности, Павел Аркадьевич свыкся с недоумением.

Как его, упитанного и исполнительного главного механика областной мехколонны, а прежде егеря районного лесничества занесло в кабинет с вальяжными карпиями, он, как и всякий на его месте, понимать не то, чтобы отказывался, а полагал преувеличением.

Потому что, во-первых, Бог, хотя и не существует, но присутствует. А во-вторых, Павел Аркадьевич боялся слова «тендер». Почему-то именно этим словом рисовалась ему колоссальная фигура новой власти, которую вблизи не рассмотреть, а издали – боязно.

Но, оказалось, надо. Просто надо. Так ему десять лет назад вкратце объяснили два хорошо одетых человека в столовой мужского монастыря за скромной трапезой.