Василиса Марченко - Долгое эхо

– Вова?! – единовременно выпалили девочки, ошеломлённо вытаращив на меня глаза, а в ответ я застыла в немой растерянности, ведь как же давно мои уши не слышали имени своей первой любви, столь намертво въевшегося в память.

– Даже не вздумай! – сердито вспыхнула Энн, прежде чем я что-либо сказала. – Неужели ты так быстро растеряла собственное достоинство?

– Ничего я не теряла, – мрачно буркнула я, с надеждой переводя взгляд на Настю. – Если мы хотим выпить, то почему бы и не попросить помочь? Вы только подумайте, мы же просто используем его для своих намерений, не более того.

– Можно попробовать. Разве не плевать нам на то, что он подумает? – неожиданно заговорила Настя после длительной паузы. Энн гневно развела руками. Я знала, что ей безмерно хотелось оспорить наше решение, но она всего-лишь сердито насупилась.

– Ты же сможешь позвонить ему? – с мольбой обратилась я к Насте, чувствуя как сердце предательски учащает своё биение. Не смогла бы я выдавить и слова из своих уст, услышав через динамик телефона его безмятежный басистый голос. Увы, не под силу мне было вымолвить что-либо на его простое: «Алло?».

– Да, конечно, – понимающе ответила Настя, и из моих лёгких вырвался облегчённый выдох.

Я посмотрела на неё с искренней благодарностью, а затем безгласно протянула в её руки телефон.

Он согласился. Не успела подруга объясниться, как из трубки донеслось краткое самодовольное одобрение, а я с насмешкой закатила глаза. «Поди, возгордился тем, что мы внезапно попросили его о столь никчёмной помощи!» – раздраженно подумала я, напряженно пытаясь не придавать значения близившийся встречи.

Мы договорились встретиться с ним возле небольшого супермаркета неподалёку от дома Насти. На улице уже совсем стемнело, уличные фонари тоскливо освещали наш путь, а прохладный ветер безжалостно трепал волосы. Машины со свистом пролетали по дороге, оставляя за собой удушливый смрад, небо затянулось густыми серыми тучами, упрятав в своё мрачное одеяние полную луну. Но отчетливее всего ощущался внутренний трепет: назойливый, пугающий, который отгоняла я тяжкими усилиями, и с каждым пройденным метром больше и больше хотелось мне броситься наутёк, только бы вновь не видеть его надменного лица. И вот, подходя к супермаркету, на лавочке завиднелась знакомая высокая фигура и расправленные широкие плечи. Я молча переглянулась с подругами. Энн презрительно сощурила глаза, а Настя еле заметно кивнула, кажется, она тоже разделяла мои чувства. Мы подошли к лавочке, а Вова тут же вскинул свою лобастую голову. Его взгляд быстро прошёлся по нашим лицам, и когда пронзительные голубые глаза на мгновенье встретились с моими, мне невольно захотелось стушеваться в ближайший угол. Но лицо Вовы было раздражающе спокойным, а глаза выражали до боли привычное бесстрастие, будто мы и вовсе не расходились на несколько месяцев, словно он и не догадывался о том, сколько душевных пыток мне пришлось испытать за все это томительное время.

– Привет, – коротко отчеканил Вова, сильнее запрятав шею в свою серую ветровку от вечернего холода, а может и от неловкого смущения.

Интересно, насколько выносимо ему было стоять под моим испепеляющим взглядом? А затем за нашими спинами послышались тяжёлые шаги. Дружно обернувшись, мы увидели приближающихся Макса и Киру. Внутри меня все неожиданно сжалось от напряжения, воздух, казалось, моментально пропитался враждебностью и общей неестественностью, а краем уха я ясно услышала, как Энн шепчет невнятные оскорбления. Но тем не менее, я продолжала, словно зоркая сова разглядывать прибывших мальчишек, с которыми когда-то меня объединяла крепкая двухлетняя дружба.

Когда мне было всего-то шестнадцать лет, на одной шумной тусовке, полной пьяных подростков, мы с Энн познакомились с этими ребятами, а именно с Вовой у меня завязались отношения. И казалось было, все шло мне на руку – целый рой бабочек запорхал у меня под рёбрами в познании неистовой первой любви. Мне казалось, что наконец, сумела обрести я то, о чем мечтала темными ночами, будучи лишенной отцовской ласки и мужского плеча, в котором нуждалась больше всего на свете. А для Вовы все было иначе. Для него я являлась лишь временным этапом в его буйной жизни, но даже после рокового расставания мы с Энн остались в образовавшейся компашке. Я проводила время с ребятами в полном саморазрушении, наблюдая, как любимый моему сердцу человек быстротечно забывает обо всем, что когда-то нас связывало. Одним вечером, переполненная собственным горем, закутавшись в холодное одеяло, я начала писать историю о своей первой любви в безумном желании открыть всему миру свою боль, что однажды страшным ударом нанёс мне Вова. И любить приходилось мне тихо, робко, выплескивая свои чувства только в творчество, дабы воплотить потом старания в свой собственный роман. Через год книга была готова. К тому времени я с головой ушла в спорт и подготовку к экзаменам, а от Вовы так и не получила желаемого восторга. Его безразличие в очередной раз оставило памятный шрам на моем сердце. Но я не сдавалась, усердно следовала собственным целям, отчетливо чувствуя, что моим районным друзьям становится на меня все равно, ведь я менялась, взрослела, боролась за надежду на счастливое будущее, а они норовили вернуть меня во времена безделья и нецелесообразности.