Лана Кузьмина - Долгое эхо

© Лана Кузьмина, 2022

ISBN 978-5-0056-1949-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Память – одно из самых удивительных свойств человека. Говорят, память выбрасывает из своих кладовых мрачные воспоминания, оставляя лишь светлые, невесомые. Но даже самые счастливые воспоминания способны причинять невыносимую боль невозможностью своего повторения.

В нашем захолустье никогда ничего не случается. Может быть, когда-то много столетий назад, здесь промчалось вооружённое до зубов татарское войско, а на поле за деревней разыгралась кровопролитная битва. Наука об этом ничего не знает. Хотя у нас и любят поговаривать о храбрых русах, одержавших блистательную победу над вероломными захватчиками. Смуты и революции начала двадцатого века прошли для жителей почти незамеченными. Уклад их жизни, что при царе, что при новой власти остался неизменным. Единственным значимым и исторически подтверждённым участием деревни в жизни государства стала Великая Отечественная война, оставившая после себя память в рассказах вернувшихся с фронта, бережно хранимых в ящиках и сундуках пожелтевших от времени похоронок и зачитанных до дыр треугольных писем. Рядом с деревенским клубом в усыпанном цветами скверике – треугольный памятник с красной звездой на вершине, а в ближайшем лесу – глубокая яма с поблескивающей на дне водой. Она называлась просто Воронка. Именно так, с большой буквы, подчёркивающей то огромное значение, придававшееся ей старшим поколением, начиная примерно с года сорок пятого.

Впервые я услышала о Воронке в первом классе. Стоял ясный майский день, ярко светило солнце, а Ирина Александровна рассказывала о войне и Дне Победы. Она говорила о том, как уходили на фронт мужчины, как тяжело пришлось оставшимся женщинам и детям и как однажды в лесу немецкий самолёт сбросил огромную бомбу. Поступок лётчика объясняли тем, что он отчего-то не смог сбросить её на город, а садиться с ней было опасно. До сих пор не знаю, насколько правдива эта история, но тогда будучи семилетней девочкой я полностью в неё поверила. Что ж, каждый народ имеет свои мифы. Почему бы и такому маленькому обществу, как нашей деревне, не выдумать своих.

Каждый год накануне девятого мая к Воронке водят школьников, рассказывая одну и тоже историю о немецком лётчике и его лишней бомбе. Сегодня двадцать лет спустя я веду к ней своих учеников. Рядом со мной Иришка, Ирина Васильевна. Стучит низкими каблучками по пыльной тропинке, вздыхает, подворачивая ноги на глубоких выбоинах.

– Ну, вот кому это нужно, Груня? – причитает она, хватая меня за руку. – Неужели в это до сих пор кто-то верит!

Я не верю. Но знаю, что идти к ней надо. Трудно объяснить, зачем. Просто надо проснуться майским утром, идти по пыльной тропинке, пробираться через лесные завалы, чтобы постоять пару минут у заполненной водой ямы, а после медленно вернуться домой, надеясь, что сумел приобщиться к далёкому и страшному событию, перевернувшему жизнь целой страны.

– Ну и чё? – Стёпка Михеев заглядывает в яму. – Ничё особенного.

– Ужас какой! – восклицает Любочка Трушина. Стёпка кидает на неё презрительный взгляд и смеётся. Остальные вежливо-равнодушны, вздыхают, хотят поскорее уйти. Хочется воскликнуть о лени и ограниченности нынешнего поколения, но тут же вспоминается собственное детство и мы сами, вежливо-равнодушные, ограниченно образованные, точно так же попрекаемые учителями. Ничего не меняется.

– Аграфена Аркадьевна! – раздаётся чей-то тонкий голосок. – А когда мы обратно пойдём?

Луша Мишина. Я улыбаюсь.

– Сейчас пойдём.

Иришка шикает и начинает рассказывать о том, как появилась Воронка, а я смотрю на Лушу и вспоминаю бабушку, окрестившую меня таким странным именем. Много лет назад подобное имя было редкостью, а сегодня вокруг полно Луш, Ульян, Фёкл, Серафимов, Богданов и прочих детей, названных модными нынче именами.

Я слушаю неторопливую иришкину речь и думаю о том, как же далеко всё то, что произошло много лет назад, от нас живущих в двадцать первом веке. Что нам страдания людей прошлого, уже недоступного века? Мы можем их понять, но прочувствовать до конца никогда не сможем. Дело не в наших бесчувственности или невежестве. Просто, чем дальше мы уходим, тем тише звучат в наших душах отзвуки прошлого, как долгое исчезающее с годами эхо.

Моя история будет не о войне. Сегодня, вглядываясь в равнодушные лица ребят, я вспоминаю о своём детстве, о людях, что жили на соседней улице, обо всех ушедших и невозвратимых годах, чувствах и переживаниях, что волновали меня когда-то. Хочется удержать их, запереть в книге, чтобы иногда в тишине, перелистывать её страницы.