Вера Капьянидзе - Река времен. Артисточка

– Эх, не успела Тамара Марковна с нами порадоваться, – бесконечно сокрушалась она.

Угнетенное состояние, в котором пребывала Настя, невольно передавалось и детям. Они ходили притихшие и подавленные. В доме не слышно было их смеха, бесконечных споров. Даже задиристый Вовка присмирел. Теперь если дети и ссорились, то только шепотом.

Григорий, видя вконец подавленное состояние жены, решил исправить гнетущее настроение в семье:

– Может, тебе как-нибудь в Кропоткин съездить? С Нюсей повидаешься. На могилку к матери сходишь. Как они там живут? Матвей-то, может, угомонился уже. Все-таки столько времени прошло…

– Да ты в своем уме?! – вскинулась на него Настя. – Или, не слышал, что в народе-то болтают? Опять власть за казаков взялась! Кого еще в 19-ом не добили, так теперь в Сибирь ссылают, да в тюрьмы сажают. 1 1 Имеется ввиду секретный приказ председателя РВС республики Л.Троцкого от 05.02.1919г. за № 171 «О расказачивании». (Казачий Холокост). По некоторым данным погибло около 800 тысяч человек. Эх, видать, всех до единого казаков решили под корень извести. С этими колхозами еще в 30-ом Указ какой-то был, чтобы в колхозы всех загонять, а несогласных – раскулачивать. Так по нему опять же всех казаков под гребенку гребут. И виновных и невиновных. 2 2 04.02.1930г. была издана секретная Инструкция ЦИК СССР «О выселении и расселении кулацких хозяйств», которое продолжалось до 1954г Казаки-то, почитай, всегда зажиточные были, по-людски жили, так все под раскулачивание и попадают.

– Тебе это откуда известно стало? – хмыкнул Григорий.

– Тут и ума большого не надо. Будто сам не видишь, сколько народу понаехало в Сталинабад за последние годы. Думаешь, от хорошей жизни люди бегут? И не глухие и не слепые все… Шила, как известно, в мешке не утаишь. Такое рассказывают! И про Кубань и много чего еще. А я вдруг самовольно попрусь туда? Это нам с тобой подвезло, так подвезло в свое время. Вот уж точно как про нас сказано: не было бы счастья, да несчастье помогло. Вовремя тогда убежали с Кубани.

– Матюха помог. – Засмеялся Григорий.

– А что ты смеешься? Получается, что и помог. Сейчас неизвестно, что с нами сталось бы тогда, если бы остались. Вон, забились с тобой как тараканы в щелку и сидим тут себе тихо, беды не знаем. Да еще Рябову спасибо, что записал тебя русским. А то бы и тут не миновать беды… Да, и где-то теперь его Ирина? Жива ли? И сынок уже, поди, большенький. Надо же, вот и забыла, как звать-то его?

– Витькой пацана звали. Как раз нашей Любы ровесник. Я это запомнил. С 26 года он.

– 13 лет, значит. Да, – покачала головой Настя, сокрушаясь. – Почитай всю семью извели. А какие люди были!

– Нет, не поеду я на Кубань! – Помолчав, заявила решительно. – Ты меня на погибель толкаешь, что ли?

– Да ладно тебе, скажешь тоже: «на погибель». – Неуверенно возразил Григорий. – Кто с бабой-то сражаться станет? Ты же не воевала в Гражданскую, чего тебя трогать? Да и колхозы, поди, уже все построили, – неуверенно предположил Григорий.

– А ежели Матвей меня на допрос потянет, чтобы про тебя все выведать? Не убьет, так искалечит. Нет, не поеду я!

– Этот может, – помрачнел Григорий. – А может, Нюсю как-то к нам в гости зазвать?

– И как ты это представляешь? – усмехнулась Настя. – Святым духом, что ли? Еще пока Андрей на Кубани жил, какая-то связь была, а как в Ялту приехал, так и все, все концы в воду. Как живут? Да с такой властью уже и не знаешь, живые ли вообще? Одна только надежда, что Степан не из казаков, да и должность хорошая у него на железной дороге. Инженер все же. Тогда уже считались с ним: человек для власти нужный был. Тогда-то, когда вы с Матвеем подрались, только это его и спасло. Может, и сейчас все у них обошлось? – пригорюнилась Настя.

– Дай-то Бог, – согласился Григорий. – Вот жизнь-то настала! Ведь и думать не думали, что доживем до такого, что с родней не то, что повидаться, написать и то страшно.

– Эх, – махнула рукой Настя. – И не говори! И Андрею не напишешь. Предупреждал меня, когда уезжала, что могут отыскать нас по этим письмам. Сам знаешь, только в самом крайнем случае наказывал писать. Видать, еще не подоспел тот случай, – горько вздохнула Настя.

Поговорить с сестрой по душам, Насте хотелось нестерпимо. Тем более что с 1929 года произошло столько событий! Нередко вспоминала, как они с Нюсей до утра проговорили, когда она вернулась из Ялты. И так это было душевно и хорошо, что словно груз какой с нее тогда упал, словно вылечилась за одну ночь от долгой болезни. А иногда Насте казалось, что все, так или иначе связанное с ее детством, юностью, первым браком, и даже с жизнью в Ялте, все это словно и не про нее, а про какую-то другую едва знакомую женщину: до такой степени обыденные заботы заставляли забыть нелегкое прошлое. Да и не только будничные заботы были в том виноваты. Все, что было до Сталинабада, Шепелевым приходилось тщательно скрывать ото всех. А, скрывая свою прежнюю жизнь, Настя и Григорий невольно старались выкинуть ее из памяти. Потому и жизнь для них как будто разделилась на две половины: до Сталинабада и нынешняя – немного чужая, но уже вроде бы и привычная. Словно примерили на себя чужую одежду, которая не совсем им впору, да так и остались в ней на многие годы, понимая, что другой у них теперь и не будет.